Витя! Когда найдется время, позвони мне, чтобы доделать сайт.
А то люди ждут, и ничего не происходит. Мой телефон: …
Тёма.
(Объявление, вывешенное на сайте www.pelevin.ru)
Виктор Пелевин, как известно, проходит по ведомству постмодернистов. А посему рецензию на новую его книгу с многослойным и многосложным названием “Диалектика Переходного периода из Ниоткуда в Никуда” (сокращенно “ДПП (нн)”), только что вышедшую огромным тиражом в известнейшем московском издательстве “Эксмо” и претендующую на то, чтобы стать “гвоздем сезона”, правильнее всего было бы выстроить в виде вереницы явных и неявных цитат.
Объясним для начала правомочность звонкой цитаты, вынесенной в заголовок.
Виктор Пелевин появился на российском читательском горизонте лет 15 назад и успел описать за это время полный круг по этому горизонту. Сперва, в самом начале перестройки, он печатался в тихо-диссидентских журналах “Химия и жизнь” и “Знание — сила”, считаясь там “молодым писателем-фантастом”, хотя кем надо было воистину быть, чтобы счесть “фантастикой” его издевательские и грустные притчи о мучительной духовной жизни сараев, философствующих цыплятах, подземных Сталиных с индейской плавательной трубкой и о том, что перестройка произошла вследствие умозрительного интеллектуального эксперимента, предпринятого двумя уборщицами общественного туалета — поклонницами Блаватской и Фасбиндера.
Когда после этого читающая публика ненадолго, но жадно накинулась на “толстые” литературные журналы, Пелевин стал публиковаться в самом тогда радикальном из них — в “Знамени”. Именно там впервые вышел роман “Чапаев и Пустота”, в котором Чапаев и Петька предстали даосскими Учителем и Учеником, Терминатор заключал алхимический брак с Россией, но при всем при этом “думающая” молодежь середины 90-х впервые точно, безо всяких экивоков и метафор, узнала себя — свое вздернутое, сдернутое со своих мест время, свой сумбур вместо жизненных ориентиров, а главное — свои “сны о чём-то большем”.
Именно после “Чапаева и Пустоты” тяготеющий к Карлосу Кастанеде и восточной философии сатирик-сюрреалист Виктор Пелевин обрел статус “культового писателя”, что, сколько бы ни обессмысливали это слово глянцевые пустышки всех оттенков и сортов, означает в конце концов только то, что для определенной части читателей каждый новый появляющийся текст означенного автора подлежит обязательному прочтению и осмыслению.
Текст, нуждающийся в столь трепетном к себе отношении, не замедлил появиться — это был вышедший сразу после дефолта 1998 года в интеллигентском издательстве “Вагриус” (очередное смещение румба на издательском горизонте) роман “Generation П”.
Критика встретила эту злую, полную нецензурных слов и завиральных “телег” книгу о торжестве в России иллюзорной псевдореальности и о ее творцах — наглых и циничных рекламщиках — в штыки. Роману отказывали в праве называться художественной литературой, объявляли памфлетом-однодневкой, о котором все забудут, когда отсмеются. Особенно злобствовали те из литературной братии, кого Пелевин счел нужным “приложить” лично. Однако прошедшие четыре года показали — жизнь в ельцинской и постельцинской России действительно идет в точности так, как она описана у Пелевина — вплоть до того, что на майки молодых московских оболтусов действительно вернулся Че Гевара, давно, казалось, снятый с производства. А критикам оставалось только разводить руками — дескать, да, конечно, писатель из Пелевина никакой, но у него потрясающее чутье современности и умение передавать “дух времени”.
Поэтому разбирать новую книгу Пелевина, объявлять ее “удачей” или “неудачей” следует с большой осторожностью, чтобы не оказаться через короткое время в дурацком положении. Гораздо продуктивнее попытаться понять — какие знаки времени отразились в этой книге?
Во-первых, сразу бросается в глаза, что выпуская ее, Пелевин сменил (разругался, предал, кинул — нужное подчеркнуть) издателя — интеллигентскому “Вагриусу” был предпочтен гигант “Эксмо”, раскрутившийся на выпечке бульварного чтива и теперь старающийся (весьма успешно) обрести респектабельность.
Во-вторых, “Диалектика Переходного периода из Ниоткуда в Никуда” — это вовсе не название одного романа, как подразумевается обычно; открыв книгу, читатель обнаруживает многоуровневое оглавление, похожее на многоуровневое компьютерное меню. В книге два неравных по объему раздела. Один озаглавлен “Мощь великого” и состоит из пяти вещей, включая роман “Числа”, занимающий две трети объема всей книги, повести-эссе “Македонская критика французской мысли” и трех рассказов. Этот раздел, говоря кондовым языком, посвящен актуальным проблемам современности, а все его тексты смежны — имеют общих героев. Другой раздел называется “Жизнь замечательных людей” и состоит из двух 15-страничных рассказов. Их действие развертывается не здесь и не сейчас и, видимо, написаны они для “отдохновения души”. Кроме того, книге предпослан стихотворный “пролог”, выдержанный в духе то ли питерских обериутов Хармса и Введенского, то ли, скорее, московского концептуалиста Кибирова.
Наибольший интерес, конечно, вызывает роман “Числа”, посвященный средней руки банкиру Степану Аркадьевичу. Здесь этот самый “дух времени” — как предлагает его понимать Пелевин — нашел своё выражение с наибольшей ясностью на уровне содержания.
“Жизнь менялась. Бандиты исчезали из бизнеса, как крысы, которые куда-то уходят перед надвигающимся стихийным бедствием. По инерции они всё ещё разруливали по дорогам на вульгарно дорогих машинах и нюхали героин в своих барочных дворцах, но всё чаще на важную стрелку с обеих сторон приезжали люди с погонами, которые как бы в шутку отдавали друг другу честь при встрече — отчего делалось неясно, можно ли вообще называть такое мероприятие стрелкой”.
Начинается роман с того, что сам Стёпа “перешел” из-под чеченской крыши под крыло веселого капитана ФСБ по фамилии Лебедкин, называющего свои деловые отношения с владельцами банков “джедай-бизнесом”.
В романе, критикам на поживу, присутствуют все узнаваемые фирменные приёмы Пелевина — густая китайщина на уровне популярных брошюрок по Дао И Цзин, кощунственные шуточки (один из персонажей “Generation П” — рекламщик Малюта, перейдя в новый роман, сочиняет рекламные слоганы для Аль-Каеды), глубочайшее презрение к “публичной” политике (“Жириновский был единственным русским политиком, которого он уважал. Дело было не в политической платформе (про это в хорошем обществе не говорят), а в его высоком артистизме: разница между ним и остальными была такая же, как между актрисами-одногодками, одна из которых всё еще пытается петь, а другие, уже не скрываясь, живут проституцией”), едва завуалированные насмешки над конкретными людьми и, наконец, густое, не скрываемое отточиями сквернословие.
Имя главного героя — привет от классики: Степаном Аркадьевичем, если кто запамятовал, звали Облонского, брата Анны Карениной. Даже двух братьев — чеченскую “крышу” Степы, которую “валит” джедай Лебедкин (можно понимать как аллюзию на персонажа Достоевского, а можно, если хотите похвастаться эрудицией, — на Введенского), зовут Муса (старший) и Иса, то есть Моисей и Иисус.
Но от шуточек этих больше не становится смешно даже самым верным поклонникам Пелевина. Потому главная мысль, красной нитью (воистину красной!) проходящая под всеми мистическими, сатирическими и педерастическими (новая для Пелевина тема) загибами романа, очень проста: власть в России от бандитов снова переходит к ФСБ-шникам. И это теперь всерьез и надолго. В том-то, по Пелевину, и состоит вся “диалектика переходного периода”. Воистину — “из ниоткуда в никуда”.
Прочие тексты “Мощи великого” говорят о том же самом — только на всё более и более отвлеченном уровне. Потому-то, видимо, у Пелевина уже три года все никак не дойдут руки позвонить Артемию Лебедеву доделать свой сайт по адресу, зарегистрированному в зоне.Ru. Зачем, при такой-то постоянной диалектике в этой зоне?
Я думаю, новую книгу Пелевина следует вручать всем новоприбывшим с серьезными намерениями в Америку из России. Пусть держат на прикроватном столике и перечитывают в минуты депрессии. Потому что давно не появлялось в России произведения изящной словесности, так крепко и талантливо отбивающего желания в этой самой России жить.
Впрочем, чего еще ждать от русской изящной словесности? Ведь, по Пелевину же, “правильно кто-то говорил, что вся наша культура — просто плесень на трубе. Которая существует просто потому, что нефть нагревают. Причем нагревают ее совсем не для того, чтобы расцветала плесень. Просто так ее быстрее прокачивать…”.
Добавить комментарий