Окончание. Начало в № 11 [94].
Юрий Шлиппе пишет в своих на редкость художественных записках, что у него две родины: Германия и Россия, причем Россия «ближе сердцу», хотя родился он в Германии. В России очутился в 1946-м году в возрасте семнадцати лет. Неизвестная, только-только начинающая приоткрываться страница советской послевоенной истории. Буквально на днях в фильме о Сергее Королеве, кажется, впервые было рассказано о сотнях немецких специалистов, вывезенных из Германии и работающих в КБ Королева и других авиа-ракетоконструкторов. Почему мы не знали об этом раньше? Почему имена этих людей так и остались за кадром? Одним из таких высококвалифицированных специалистов в области авиации был Борис Шлиппе, проживающий с семьей в городе Дессау. 22 октября 1946 года в дом Шлиппе явились два советских офицера с солдатами и предложили в срочном порядке начать сборы... в Советский Союз. Солдаты грузили тяжелые вещи, мебель, посуду, даже легковую машину. Так семья Шлиппе, в свое время сумевшая вырваться от большевизма заграницу, после войны на семь лет была заперта в Советской России.
Эти годы не были потерянными. Взрослые работали, дети учились, жили как в гетто, так как поселок был сплошь немецкий - 1700 вывезенных из Восточной Германии людей. Дружить с русскими - боялись, но дети впитывали русские слова и обороты, и Юрию чудилось, что он «узнает» Россию, вошедшую в детскую душу «от маминых песен, бабушкиного чтения, рассказов деда...» (1).
Через много лет в мюнхенской редакции «Голоса Америки» Юрий Шлиппе начнет узнавать то, что было от него скрыто в его семь советских лет.
Совсем не случайно многие из авторов сборника - радиожурналисты, коллеги по работе на радиостанциях «Голос Америки» и «Свобода». Общая эмигрантская судьба, не проходящий интерес к России и желание помочь ее народу избавиться от фантомов, сделали их единомышленниками и соратниками.
А мы, находящиеся по ту сторону? Помню, как с середины 70-х постоянно ловили «голоса», еле слышные из-за не прекращающегося глушения, как хотелось узнать, сопоставить, понять, как нестерпимо было жить в отгороженном от мира царстве «двоемыслия». Не зная, что Ираида Ванделлос писала стихи под именем Ираиды Легкой (о ней как о поэте написала Валентина Синкевич), запомнила ее низкого тембра голос. Сейчас думаю, что, наверное, слышала по «вражеским» голосам многих из авторов книги.
Огромное число представителей этого поколения закончило свои скитания в Америке, обрело в ней кров, работу, судьбу. Америка всегда считалась местом, где зарабатывают деньги, а не служат музам. Между тем, в разделе книги, озаглавленном «Художники и поэты», речь идет о русском искусстве на американской почве. И надо сказать, Америка, без лишних слов и сентиментальности, позволила талантам проявиться, и это при том, что нужно было врастать в чужую среду, осваивать чужой язык. Поэты Иван Елагин и Ольга Анстей, Лидия Алексеева, Николай Моршен, Ираида Легкая; прозаики Леонид Ржевский, Борис Филиппов, Олег Ильинский; художники Юрий Бобрицкий, Сергей Бонгарт, Владимир Шаталов, Вячеслав Иляхинский, Владимир Одиноков, братья Михаил и Виктор Лазухины... О них в книге рассказывают сверстники и товарищи по ремеслу - поэтесса «со своим голосом» Валентина Синкевич, издающая в Филадельфии поэтический альманах «Встречи», и Сергей Голлербах, острый художник и прекрасный писатель.
А еще русские из того поколения принесли с собой в Америку театр. Такой, каким он сложился в России, - не легкое развлечение между едой в ресторане, не площадку для мюзиклов, а «питательный», с эмоциями и идеями...
Сегодня, говоря о русских театрах, существующих в Америке, не будем забывать, что у них были предшественники. Татьяна Камендровская рассказала об очень интересном театральном опыте, в котором сама участвовала. Всего-то три года просуществовал Новый театр в Нью-Йорке (с 1950-го по 1953-й), но у него был разнообразный - классический и современный - репертуар, энтузиасты-артисты и талантливый постановщик Сергей Дубровский. Не было меценатов, а самоокупаемости театральных постановок - с их костюмами, декорациями, светом, музыкой - нет и в России, там репертуарные театры на дотации государства. То, что театр без всяких дотаций жил три года - вселяет оптимизм в нас сегодняшних, тоже мечтающих о русском театре, скажем, в Бостоне.
Любопытная деталь: муж Татьяны Камендровской до войны пел в Донском казачьем хоре под управлением Жарова. Перед самой войной хор уехал на гастроли в Соединенные Штаты и остался там, а Алексей Камендровский по болезни выехать не мог. Зато после войны связь с хором восстановилась, и Алексей с Татьяной в 1946-м по вызову Жарова отправились в Америку.
А упоминаю я об этом в связи с еще одной темой, касающейся искусства, - музыкальной. Именно хор Жарова, как я понимаю, стал для Дениса Мицкевича, создателя Американского русского хора в Иельском университете, высоким образцом народного хорового пения.
Денис Мицкевич (Денис Николаевич Мицкевич однажды был приглашен в Русский клуб Иельского университета, чтобы рассказать о русской музыке):
«Будучи уверенным, что мой доклад не запомнится, я под конец предложил научить парнишек одной или двум русским песням. Как ни странно, это вызвало громадный интерес. До полуночи мне задавали вопросы... о том, как отражалась история в былинах, казачьих и солдатских песнях. Условились на следующей неделе по-настоящему что-нибудь разучить. Обнаружилось, что петь они особенно хорошо не могли, но интеллектуальность их и серьезность меня поразили - стоило быть с ними... Мы ездили в Нью-Йорк слушать легендарный Хор донских казаков Сергея Жарова, очень тепло нас встретивших. Такого хора, думаю, уже не будет. Он доживал тогда последние годы. Но лучшей модели и представить себе нельзя».
Вообще, как мне кажется, в пении и в песнях выражается одна из сокровенных сторон русского национального характера. Найдите у другого народа песню такого трагического накала, как любимая Пушкиным «Матушка, что во поле пыльно»! А уж хоровое пение русских - что церковное, что просто «народное» - завораживает то сладостью и соразмерностью, то трогающей задушевностью, то мощью и разгулом. Недаром именно русский хор - капелла Юрлова, исполняющая «Волгу-матушку», была выбрана итальянцем Пазолини для «озвучивания» сцены Голгофы в фильме о Христе.
Много слышала о Иельском хоре и очень бы хотела побывать на его концертах. (2) А текст Дениса Мицкевича, читала с большим удовольствием еще и по причине прекрасного изложения.
Осталось рассказать о переломе, наступившем в жизни многих авторов книги в связи с падением коммунизма в СССР. Насколько долговечны эти «необратимые» перемены, покажет история. Но факт налицо: советская система без всяких революций и переворотов, подтачиваемая изнутри собственными смертельными недугами, приказала долго жить. Кто не помнит: первые годы перестройки в газетах и журналах мы читали то, что в другие времена печаталось в сам- и «тамиздате». (3) «Бескровная революция» в России была идеологически подготовлена диссидентами, борцами с коммунистической доктриной с «обеих сторон», теми, кто, как академик Сахаров, выступал за «конвергенцию» двух политических систем.
Никита Струве, вспоминая о своем участии в российском студенческом христианском движении, приводит забавный случай: его дядя уверовал, прочитав расклеенную на улице антирелигиозную афишу. Подавляющая часть авторов сборника - православные христиане, впитавшие веру с рождения, российское наследие для них неотделимо от Церкви. Показательно, что ныне покойный отец Александр Киселев, который со своей матушкой после войны пестовал русских детей в мюнхенском Доме «Милосердный самарянин», с началом перестройки переехал в Россию. О работе основанного им благотворительного Свято-Серафимовского фонда рассказывает его дочь Милица Холодная, живущая в Нью-Йорке.
Вот еще один феномен: дети некоторых русских родителей, осевших в Америке, или переселились в Россию, или связаны с нею совместной работой. Однако не все так благостно: кое-кто из «детей» предпочел переселиться в Лондон и вести дела с русскими оттуда - так безопаснее. Да и родители, переехавшие а Россию с целью помочь, принести пользу Отечеству, не всегда встречают там понимание, иногда наталкиваются на противодействие:
Николай Зарудский (председатель американо-русского союза помощи» Отрада»): «Отправка вещевых контейнеров прекратилась из-за безобразного поведения криминализованной российской таможни».
Виктор Челищев (член добровольного Международного корпуса): ... в 1996 году в России стали брать налог на ввоз капитала, даже если он шел на благотворительные нужды... Получалось, что мы не только отдавали бесплатно свой труд и время, но еще должны были платить государству за эту привилегию. И тогда работа корпуса в России прекратилась».
Историк православия Димитрий Поспеловский сожалеет, что «в современной Русской церкви еще не выветрился дух нетерпимости к инакомыслию, унаследованный от советского режима...».
А вот поворот темы: американский ученый-экономист Юрий Тремль, занимавшийся «белыми пятнами» советской статистики - такими, как «пьяный бюджет», отравления алкоголем, «теневая экономика», - заинтересовал своими исследованиями «другую сторону», и к началу перестройки на эти темы вышли уже и советские экономисты.
Россия и Америка - тема неподъемная. Эти страны, в чем-то на удивление похожие, испытывают друг к другу противоречивые чувства - влечения-отталкивания, симпатии и настороженности, даже враждебности.
Для многих русских поколения 20-30-х годов - Америка стала второй родиной. Впервые очутившись в России в 1992-м году, Наталья фон Мейер-Кларксон испытала странные чувства. Об этой стране рассказывали ей родители, грустившие по ландшафтам Рязани и Орловщины, где располагались их усадьбы... А она, попав на Орловщину, вспоминала Аппалачи. Оказалось, что она уже накрепко привязана к своей приемной родине.
В самом конце книги помещен невыдуманный рассказ Екатерины Иляхинской, сотрудницы фирмы, чей офис находился в южной башне Всемирного торгового центра в Нью-Йорке.
Она - одна из немногих уцелевших после взрыва 11 сентября 2001-го года. Сама Е.И. объясняет чудо своего спасения так: «Может быть, потому, что мой муж художник Слава Иляхинский к тому времени был безнадежно болен раком, он был на разных трубках... Без меня бы он сразу умер, а так он прожил еще полгода».
Не слышится ли вам в этих словах голос русской женщины? Женщины - из «поколения отцов», родившейся в Югославии; в войну прошедшей через лагеря для перемещенных лиц; затем учившейся в Доме «Милосердный самарянин» в Мюнхене; убежавшей от коммунизма в Марокко; оттуда перебравшейся в Канаду и, наконец, поселившейся в Америке. Она, как и многие авторы этой книги, проделала долгий путь - в пространстве и во времени - и, как кажется, в душе все же осталась русской.
Читателям России и Зарубежья подарена чудесная книга, великолепно изданная, с архивными фотографиями; спасибо всем, кто ее подготовил, в первую очередь, редактору-составителю - Людмиле Оболенской-Флам.
Добавить комментарий