Человек постепенно приходил в себя после длительной комы, в которую впал вследствие травмы головы. Он всё чаще открывал глаза, фиксировал взглядом предметы, а затем произнёс первое слово. Как маленький ребёнок, он без конца повторял его. Повторял без повода, поскольку другие слова ещё были плотно забаррикадированы посткоматозным туманом.
В подобном случае можно ожидать, и это логично, что первое слово окажется простым. Простым в произношении и понимании, подобно начинающемуся детскому лепету – «ма-ма». Но было не так. Пациент сразу окунулся в сложную лексику:
- Интеркапедине, - доносилось из палаты каждый раз, когда туда входила медсестра.
- Интеркапедине, - повторялось бесконечное количество раз, когда специалист по физиотерапии брал поочерёдно то его руку, то ногу и начинал выполнять ритмичное сгибание и разгибание.
- Интеркапедине, - то и дело раздавалось среди ночи, когда сон не брал пациента.
Врач Александра посчитала необходимым разобраться в значении слова. Она, хоть и давно жила в Италии, но со странным словом столкнулась впервые. На её вопрос медсестра улыбнулась и пояснила, что это нечто из области строительства.
Когда словарный запас больного увеличился, ему на это понадобился ещё месяц, выяснилось, что по-итальянски говорил он крайне плохо, поскольку совсем недавно прибыл в Италию на заработки. Работал нелегально на стройке.
Приехав в эту привлекательную страну, был уверен, что поймал удачу. Здесь он станет обеспеченным человеком. «Развитой капитализм – это прежде всего неограниченные возможности». Формулировка вдохновляла. Сообразительности ему не занимать, образование достойное, руки и ноги на месте. Можно закатывать рукава. А через пару-тройку лет можно вернуться на родину безбедным и желанным на зависть тем, кто так и не рискнул.
Мечты рухнули в один миг. Он этого пока не осознавал. У него продолжало биться сердце. А в голове была тяжесть и непонятная круговерть – «интеркапедине, интеркапедине, интеркапедине...».
Александра понимала, у неё был достаточный для такого вывода опыт, что пациент ходить уже не будет. Ситуация осложнялась и тем, что работая «по-чёрному», а, значит, не будучи застрахованным, ни о какой компенсации в связи с производственной травмой он думать не мог.
Оставалась надежда на родственников. Согласятся ли, смогут ли взять на себя пожизненную заботу? Если да, то предстоят долгие переговоры с посольством, приобретение специального билета на самолёт, предусматривающего место носилок с лежачим больным и сопровождающего.
А пока что он получил кличку – Интеркапедине - за глаза, конечно.
В жизни Александры (сказать на её врачебном фронте - будет неправильно, поскольку подобные истории навсегда внедряются в личную жизнь врача, не стереть) побывали обездоленные, которые ничего не помнили и не понимали, почему, как, за что с ними случилось то, что случилось. И как вообще такое стало возможным: жить вовсю, строить планы – это всего лишь вчера, а уже сегодня – ты не ты, просто обуза для всех.
«Интеркапедине» удалось вернуть на родину. Родители были живы и забрали сына, вернее то, что от него осталось.
Прошло несколько лет. И уже реальное интеркапедине напомнило Александре того пациента, настоящее имя которого время стёрло из памяти.
Надвигалась ежегодная комиссия. Частные клиники проверяли регулярно на предмет соблюдения нормативов: условия работы, условия содержания пациентов, функционирование противопожарной системы и прочее. Бывало, комиссия не подписывала протокол, обнаружив несоответствия. Проходило несколько дней - и протокол подписывался, поскольку нарушение ликвидировалось оперативным образом.
Впрочем, процедура эта была тривиальной. Работающих в клинике в неё не посвящали. И, самое главное, появление и исчезновение комиссии для них мало что меняло.
Вот и сегодня протокол не подписали. Выяснилось, что в одной из ординаторских напрочь отсутствует окно. За почти полувековое существование клиники пришло время обнаружить очевидный дефект.
Ординаторская была меленькой, душной. В ней помещались рабочий стол с компьютером, два стула и тумбочка, с расположенным на ней принтером. Часть комнаты отгораживала хрупкая перегородка отделанная пластиком. За ней ютился туалет. В ординаторской работали врач, медсестра, консультанты. Работали поочерёдно, подстраиваясь друг к другу, по причине ограниченного пространства.
Чтобы как-то проветривать помещение, приходилось часто открывать дверь в коридор, где кипела больничная громогласная жизнь.
Александре было трудно привыкать к подобного рода больнице. В памяти свежо было воспоминание о другом типе учреждений для страждущих, где царили тишина, размеренность и взаимоуважение.
И вот теперь, если не решить оперативно проблему, отделение могут закрыть, что прямёхонько отразится на доходе владельца заведения. Разумеется, такой сценарий исключен.
Ей верилось и не верилось: неужели их переселят в другую комнату, с видом на горное озеро, где можно будет работать при естественном освещении, а не под раздражающей неоновой лампой.
Нужно сказать, что больничное здание стояло на склоне, вплотную примыкая к отвесной скале. Глухая стена строения касалась горной породы, не имея предпосылок для установления окон. Александра всё увереннее и увереннее приходила к заключению о скором переезде.
Вот только как выкроить для них помещение? Все они заняты под палаты. Сокращение одной палаты повлечёт за собой, опять же, уменьшение дохода владельца. Неужели задача неразрешима? А как было бы здорово выбраться из этой клетушки, которая вполне подошла бы под складское помещение.
На следующий день их таки выселили. Правда, на несколько часов и в коридор. Из-за двери доносились удары молотка и свист дрели. Когда всё стихло и рабочие удалились, в коридоре появилась фигура директора. Его инструктаж был краток и безоговорочен: «Прорубленное окно ни в коем случае не открывать».
Окно представляло собой фрамугу, увидев которую, комиссия не рискнула её открыть. Возможно, они тоже подверглись высокопоставленному инструктажу. Протокол был подписан, и лечебный процесс пошёл по той же «накатанной», а точнее «разбитой» дороге.
Фрамугу никто не открывал. Когда усиливалась нехватка кислорода, открывали как прежде дверь в коридор, и оттуда врывался знакомый хаос, замешанный на выкриках, перекрикиваниях, шуме беготни, сигналах палатных вызовов, скрипах тележек и ещё чего-то, трудно выносимого.
Никому и в голову не приходило прикоснуться к фрамуге. Велик был риск нарваться на неприятность по доносу.
Любопытство подтолкнуло Александру на этот шаг. Было время ночного дежурства. Ни одной живой души поблизости. Она повернула ручку, и фрамуга поддалась, открывшись частично. Из образовавшегося просвета повеяло тухловатой сыростью. Глазам открылась запылённая внутренняя поверхность наружной стены здания. «Интеркапедине!» Пробитое окно выводило в пространство между наружной и внутренней стенами, служившее испокон веков надёжным обиталищем для крыс. К слову сказать, проём интеркапедине порой достигает такой ширины, что впору пролезть человеку.
Так вот почему поступило распоряжение не открывать его! Александра вернула фрамугу в исходное положение и повернула ручку.
На столе надрывно зазвенел телефон. Её вызывали к очередному больному. В памяти на мгновение всплыл давний пациент с его бесконечной скороговоркой: «Интеркапедине, интеркапедине...». Видать, довелось ему на стройке столкнуться с такой конструкцией наружных стен, типичной для Италии. Больше у Александры времени на воспоминания не было. А были коридор, яркий свет, задыхающийся больной, кислородная маска, ампулы, капельницы, забор крови и резкие сигнальные вызовы до утра.
Добавить комментарий