Художник Амшей Нюренберг (1887–1979) жил и работал в Париже в начале прошлого века. Многих представителей Парижской школы он знал лично, с некоторыми учился в Одесском художественном училище, а под конец жизни состоял в переписке и оставил о них воспоминания.
Вместо введения
Нет Мещанинова с его широкой и жаркой душой, Федера с его светящимся, улыбающимся умом и непотухающим сердцем. Нет талантливого художника и философа Кремня, нет обещающего радостную жизнь Инденбаума… Никого около меня нет. Каким мужеством надо обладать, чтобы выносить одиночество.
А.Нюренберг. Одесса — Париж — Москва! [1]
Во время хрущевской «оттепели» художник Амшей Нюренберг (1887–1979), дважды живший в Париже несколько лет, написал в 1960 году статью-письмо о художниках из России, озаглавленную «О парижских друзьях». Тогда она не была напечатана, поскольку «оттепель» по отношению к художникам-эмигрантам, на которую надеялся художник, наступила много позже.
О парижских друзьях[2]
А. Нюренберг
За 50 лет в Париже жило и работало много русских художников и скульпторов. Они дали немало ярких имен, сыгравших большую роль в развитии французского искусства. Я вспоминаю разговор мой с французским маршаном[3] в 1928 году. Я его спросил: «Кого Вы можете назвать из молодых выдающихся французских художников и скульпторов?» Не задумываясь, маршан ответил: «Вся выдающаяся французская молодежь — это русские». Ответ недалек от истины. Недавно вышла богато иллюстрированная книга критика Аронсона с предисловием Шагала под названием «Лицо Монпарнаса». Аронсон дает краткие аннотации шестидесяти художникам и скульпторам, жившим в последние пятьдесят лет в Париже. Большинство художников и скульпторов из дореволюционной России. Многих уже нет в живых. Двое погибли в дни фашизма — Федер и Грановский. Со многими из них я был дружен, знаком и знаю, что Париж они считали своей второй родиной, первой оставалась всегда Россия, которую они всю жизнь искренно и всем сердцем любили. Помню, с каким вдохновением и грустной радостью они вспоминали о ней.
Конечно, не все, жившие в Париже, достигли больших высот, но есть несколько имен, которые завоевали мировую славу и своим искусством украсили Францию и свою родину. Это: Сутин и Шагал. Некоторые французские критики даже готовы считать их гениями. К сожалению, у нас их мало знают.
Мало знают и других талантливых художников и скульпторов. Назовем их: Кремень, Терешкович, Ларионов, Гончарова, Федер, Манэ Кац, Эпштейн и др. Скульпторов: Трубецкой (автор замечательного памятника Александру Третьему), Аронсон, Лучанский, Мещанинов, Хана Орлова, Липшиц, Констан, Цадкин и др.
Я глубоко убежден, что все русские художники и скульпторы, живущие теперь в Париже, втайне мечтают о своей персональной выставке в Москве и о том, чтобы увидеть новую Советскую Россию.
Когда я думаю о моих друзьях, оставшихся в Париже, я всегда вспоминаю неувядаемый разговор со скульптором Инденбаумом.
— Как Вы себя здесь чувствуете? Довольны Парижем? — спросил я его.
— Доволен. Но я всегда мечтаю об одном, — и, после минутного молчания, добавил, — Разбогатеть, купить себе под Парижем небольшой домик с садом, в саду посадить три березки, и по вечерам, глядя через окно на них, мечтать, много мечтать и почитывать Чехова.
Мещанинов не мог спокойно говорить о Белоруссии, он всегда волновался. Отстроив себе дом около Булонского леса, Мещанинов мечтал летом отдыхать на своей родине в Витебске.
Париж, 1911 – Москва, 1960
Монпарнас, «Улей», Парижская школа
Термин «Парижская школа живописи» появился в 1925 году,[4] но утвердился значительно позже. Сейчас к Парижской школе причисляют многих художников, работавших в Париже в период 1900–1960 гг., включая испанца Пабло Пикассо, итальянца Амадео Модильяни и японца Цугухару Фуджита. Список постоянно расширяется и уточняется. В нем преобладают выходцы из Российской империи: Марк Шагал, Хайм Сутин, Пинчус Кремень, Оскар Мещанинов и Леон Инденбаум из Белоруссии; Адольф Федер, Сандро Фазини, Александр Архипенко и Джозеф Констан из Украины, другие. Как ни странно, меньше всего в нем французов, самым значительным из которых является Фернан Леже.[5]
Приехавшие в Париж российские художники знали друг друга, некоторые учились вместе в Одесском художественном училище (ОХУ). Они селились на Монпарнасе и называли себя художниками с «Монпарно». В основном это были бедные, но амбициозные и талантливые молодые люди. В то время у них не было французских паспортов, они не получали государственных субсидий, и не все владели французским языком. Тем не менее, настроены были оптимистично, жили дружно и весело, твердо веря в будущее признание. Они мечтали о большем, чем хорошие заработки: им хотелось перевернуть мир. Рассказывали, что художник Грановский мог среди ночи ворваться к соседям с криком: «Я — гений!». А Кремень, проживший дольше других, говорил скульптору Констану: «Меня мало трогает, что мои картины продаются теперь за миллионы. Не ради этого я столько лет голодал».[6]
Одним из центров художественной жизни стал фаланстер «Ля Рюш» (фр. Улей), основанный в 1902 году скульптором-меценатом Альфредом Буше. После парижской Всемирной выставки 1900 г. он забрал списанный трехъярусный винный павильон-ротонду, металлический каркас которого спроектировал знаменитый Эйфель. Здание установили на дешево приобретенном участке в проезде Данциг на окраине 15-го парижского округа и сделали в нем 110 годившихся для проживания ателье. За символическую плату Буше начал сдавать их бедным художникам, которые стекались в Париж со всех концов света. Питание и хозяйственные услуги жильцам обеспечивала консьержка. Однако до комфорта обитателям дома было далеко: в нем не было ни электричества, ни горячей воды. Отопления тоже не было, и зимой приходилось доставать дрова и ставить печку.
Среди французов, живших в доме, больше других прославился художник Фернан Леже, а самый известный его обитатель, Марк Шагал, как-то сказал о Ля Рюше: «Здесь либо умирали, либо становились знаменитыми».
В 1968 году Ля Рюш собрались продать под снос, но тогдашние жильцы дома и сам Шагал вмешались в сделку и отстояли его существование. В «Улье», причисленном теперь к парижским историческим памятникам, по-прежнему, как пчелки, трудятся художники и скульпторы. А если заглянуть в большие окна мастерских, то на подоконниках можно увидеть банки с кистями, а на полу рамы и подрамники. У входа на территорию Ля Рюш, в дополнение к старой мемориальной доске с перечислением мировых знаменитостей недавно повесили еще одну доску в честь основателя дома — Альфреда Буше. В разговоре с писателем Борисом Носиком молодая скульпторша из Ля Рюша спросила:
— Кто Вам больше всех нравится из скульпторов «Улья»?
Я сказал:
— Альфред Буше.
— Почему? — удивилась она.
Я начал пространно объяснять ей, что гениев много, а добрые люди встречаются очень редко, так что те, кому удается осуществить дело добра… Тут я заметил, что она уже не слушает меня, а снова разговаривает — сразу по двум мобильникам.[7]
Поездки Нюренберга в Париж
Амшей Нюренберг родился в Украине, в Елисаветграде (позднее названном Кировоградом, ныне Кропивницким), учился в Одесском Художественном училище, которое в его время давало лишь среднее образование. Для получения высшего требовалось сначала закончить среднее, а потом держать конкурс в Петербургскую Академию художеств. Следуя советам товарищей, Нюренберг решил сразу получить высшее образование в Париже, куда отправился в 1911 г. В интервью Виктору Дувакину 23 мая 1969 года он рассказывал:
[В училище так] делились ученики: кто заводил роман с Петербургом и академией, а кто заводил роман с Парижем, кого тянуло в Париж. Я был в числе тех, которых тянуло в Париж. Мне импонировало то, что писали из Парижа уже устроившиеся люди: «Какого черта вы сидите в вонючей Одессе, когда здесь так хорошо? Мы вот с такими-то и такими-то устроились. Приезжайте скорее, пока нет зимы этой гнилой. Сейчас тепло. Поехать можно так» — они давали направление. «Только заработайте и хорошенько оденьтесь, чтобы вы не приезжали нищими. Помните, что самое ужасное — если вы приедете в плохом костюме, небритыми и в грязном белье. На последние деньги — постарайтесь их достать, заработать — купите себе пальто, костюм и приезжайте». И тут же добавляли, что «сейчас увлекаются художником таким-то» — Аман-Жаном, Симоном, которые вышли из моды теперь. Это были очень хорошие художники, но реалистического направления. Мы уже о них знали. Они нам писали, присылали журналы — и мы горели. Письмо из Парижа поднимало давление у нас у всех и температуру.[8]
В Автобиографии[9] уточняется, кто именно агитировал начинающих художников в пользу Парижа:
В это же время я начал готовиться в Париж, куда меня звали мои бывшие друзья по школе:[10] Мещанинов, Федер и Мильман.[11]
В первый парижский год Нюренберг писал в Елисаветград сестре Анюте о своих надеждах:
О себе? Ничего особенного нет. Наклевывается. Может, удастся что-нибудь устроить для своего материального благополучия. Может, удастся даже очень разбогатеть.[12]
Как и его друзья Мещанинов и Федер, Нюренберг записался в Академию Жюлиана, поселившись в отеле «Генрих IV» в двух шагах от Собора Парижской Богоматери. Вначале он не знал французского языка и некоторое время ушло на обучение:
Принципы изучения французского языка (когда я жил в Париже). Первое знакомство с ним мне принес Мопассан. Я вызубривал целые страницы по методу моего друга Мещанинова. Второе знакомство мне дал мешочек с письмами двух влюбленных. Этот мешочек я нашел во дворе моего отеля. Он лежал в мусорном ящике.[13]
Когда деньги на отель иссякли, Нюренберг переехал в Ля Рюш, сняв одну мастерскую на двоих с Марком Шагалом. Тогда же зародилась их удивительная дружба, которую Нюренберг пронес сквозь многие годы:
Когда зимой 1911 года я перебрался с рю Сен-Жак на рю Данциг, в убогую холодную мастерскую, соседом моим оказался Марк Шагал. Это был худощавый юноша с голубо-серыми глазами и светло-каштановыми волосами.[14]
Вот что вспоминал зять Нюренберга, писатель Юрий Трифонов, проживший с ним бок о бок несколько лет в Москве в доме художников № 9 на Верхней Масловке, который коммунальным духом и примитивными бытовыми удобствами чем-то напоминал парижский Ля Рюш:
Однажды в доме на Масловке он ударил по лицу художника Царенко, который сказал, что Шагал халтурщик, что он не умеет рисовать, — нет, не то чтобы ударил, а в приступе гнева и со слабым возгласом: «Вы лжете!» — дал Царенко легкую пощечину кончиками пальцев, но и то был с его стороны отчаянный поступок, потому что вырвалось тщательно и давно скрываемое преклонение… Я жил тогда на Масловке. Это было лето пятьдесят первого или, может быть, пятьдесят второго года.[15]
Для успеха в Париже, Нюренбергу, по его же оценке, не хватило упорства и уверенности в себе. Он часто отвлекался от главного дела своей жизни — живописи — на другие занятия: писал репортажи о выставках для русскоязычной газеты «Парижский вестник» и вместе с художником Жаком Маликом раз в неделю подряжался на гостиничные малярные работы. От недоедания и бесконечных простуд в неотапливаемой мастерской он начал болеть. Сильный кашель вызвал подозрение на чахотку, и, по совету врачей, он в 1913 году вернулся к семье на Украину. Нюренберг надеялся быстро поправить здоровье и снова отправиться покорять Париж. Здоровье он действительно поправил, но поездка в Париж все время откладывалась. В 1915 году он женился на дочери московского купца, Полине Мамичевой, в 1916 с его помощью возобновилась деятельность одесского Общества независимых художников, в 1917 году произошла Революция, которую он поддержал, став комиссаром искусств Одессы, а с 1920 года Нюренберг жил и работал в Москве.
Лишь в 1927 г. Нюренберг снова поехал в Париж, но уже по направлению Наркома просвещения Анатолия Луначарского. Тот как бы даже не возражал, чтобы творческие работники «задерживались» за границей, и Нюренберг, приехав в Париж с женой Полиной и 4-летней дочкой Нелей, консультировался на этот предмет со многими друзьями. В 1927 году две его картины «Инвалид» и «Крымский пейзаж» были отобраны для престижного Осеннего салона, но регулярных заработков это не гарантировало. А жена Полина, балерина и красавица, вскружила голову богатому французу, напугав Нюренберга и подтолкнув его в 1929 г. к отъезду в Москву. Кстати, познакомившись в 1927 году в Париже с красивой женой Нюренберга, его друзья заметили: «Теперь мы понимаем, зачем ты возвращался на родину в 1913 году».
В Москве Нюренберг писал карикатуры под руководством Маяковского в Окнах РОСТА, преподавал во Вхутемасе французское искусство, был близок участникам группы «Бубновый валет», стал одним из организаторов МОССХа. Он всегда работал как художник, а в конце жизни оставил воспоминания.
Продолжение следует.
[1] Амшей Нюренберг. Одесса–Париж–Москва. Москва, Мосты культуры, с.155. Расширенный вариант книги см. http://www.amshey-nurenberg.com/NUERENBERG_BOOK_Ed.O.Tangian.pdf
[2] Частный архив.
[3] Маршан (фр. marchand) — торговец, галерист.
[4] André Warnod (1925). L’École de Paris. Comœdia, 27 Janvier 1925.
[5]Полина Мамичева, супруга художника Нюренберга, любила повторять ходивший в народе стишок: «Если б не было Леже, значит было бы хужé…». Существовал и другой вариант: «Как бы не было хужé после выставки Леже».
[6] Jean Rollin. La merveilleuse arche de Noe du sculpteur Constant. L’Humanite, 13 Sept, 1964.
[7] Борис Носик (2010) Приятели-ваятели. В кн.: Еврейская лимита и парижская доброта, М., Текст. http://maxima-library.org/mob/b/253156?format=read
[8] Виктор Дувакин (1969) «Амшей, в этом пальто ты производишь нищее впечатление». Архивная беседа Виктора Дувакина с Амшеем Нюренбергом, часть 1. https://www.colta.ru/articles/art/22453-amshey-v-etom-palto-ty-proizvodish-nischee-vpechatlenie.
[9] Амшей Нюренберг. Автобиография. Частный архив.
[10] Имеется в виду Одесское художественное училище (ОХУ).
[11] Адольф Мильман (1888, Россия - 1930, Париж) — Живописец, педагог.
[12] А.Нюренберг, 1911 г., Письмо из Парижа в Елисаветград Анне Нюренберг. Из частного архива.
[13] Записная книжка А.Нюренберга. Из частного архива.
[14] А.Нюренберг, ст. Шагал в кн.: Одесса – Париж – Москва. Там же, С. 342
[15] Ю.Трифонов, Посещение Марка Шагала, из цикла Опрокинутый дом в кн.: Ю.Трифонов Собрание сочинений в четырех томах, М., Худ. дит., 1987, с. 232.
Добавить комментарий