В девяносто втором году, я, тогда еще тридцатидвухлетний мужчина, отдыхал со своей подругой – Леной в Абхазии, в Новом Афоне. Мы ездили туда не в первый раз – в те годы это было мое любимое место отдыха, и я бывал там каждое лето. Меня привлекала необыкновенная красота этого края, дикие горы, нависающие над городком, туннели в скалах на маленькой станции, входы в которые охраняли вооруженные старыми автоматами, с круглыми дисками, стрелки.
Я любил гулять по красивым аллеям из высоченных деревьев, ходить на горную речку с водой такого необычного зелено-белого цвета, что казалось, что в ней растворили мел. Внизу она разливалась в живописные неглубокие озера, с плавающими в них лебедями и огромными рыбинами. Вокруг озер стояли кафе да шашлычные, откуда по вечерам лилась веселая музыка. Ходил в монастырь, а в особенности мне нравились развалины древней крепости – Анакопии, на вершине Иверской горы, хорошо различимые снизу, с берега. Поднимаясь на гору, я шел рядом с высокими каменными стенами, среди которых росли толстые в обхвате инжирные деревья. Иногда, своими корнями они разворачивали камни, и по мере роста поднимали их с собой, над землей.
И еще солнце, жаркое солнце субтропиков, необычные южные деревья, лимоны, гранаты, которые росли там в большом количестве. Я любил лазить по горам, заходя в них довольно далеко, с интересом представляя, какие огромные пещеры находятся внутри них, иногда за один день переходя два перевала, возвращался в темноте. И Лену я таскал за собой – надо же было показать ей все эти красоты! Ходок она была хороший и стойко переносила дальние переходы.
Мы жили не в самом городке, а за его окраиной, ближе к Сухуми, до которого оставалось, кажется, километров пятнадцать. Останавливался я все время в одном и том же месте, у гостеприимных армянских стариков, с которыми крепко подружился. Их звали дед Сетрак и тетя Мария. Дед Сетрак был сухой жилистый старик, тетя Мария – невысокая худенькая женщина, ему под стать. У этой пожилой пары был единственный сын – парень моих лет, Рафик, нашедший себе жену где-то в российской глубинке, в городе Коврове, и работающий с ней в Сочи, на стройке. Я встречался у стариков с ним раньше, в свои предыдущие приезды, мы вместе ходили в горы, впрочем, я считал себя более опытным путешественником по горам, чем он.
Старики очень надеялись, что их сын вернется к ним, присмотрели ему местную армянскую невесту и очень обижались на его решение жить самостоятельно. Для единственного сына старик построил хороший двухэтажный особняк со множеством комнат, рядом со своим скромным одноэтажным домом. Так и стояли два дома рядом, на огромном участке, доходившем почти до моря. Сами старики продолжали жить в маленьком доме, очевидно, там и рассчитывая закончить свои дни, а огромный особняк стоял пустой, дожидаясь сына. Когда я приезжал, новый дом был весь в моем распоряжении – выбирай любую из пустых комнат, переноси туда простую железную кровать с матрасом и живи в свое удовольствие! Я выбрал комнату с видом на море, под окнами которой росли мандариновые, инжирные и грушевые деревья. Сквозь их листву вдали синело море с висящим над ним солнцем.
Участок стариков располагался внизу, метрах в пятидесяти от Сухумского шоссе, единственной автомобильной дороги, тянувшейся вдоль побережья. С другой стороны участок упирался в одноколейную железнодорожную ветку, по которой в то время редко ходили поезда. Сразу за веткой начинался галечный пляж, с выступающими в море волнорезами, на которых мы с Леной любили располагаться, а немного в стороне росла эвкалиптовая роща. Людей в том месте всегда отдыхало очень мало, пять-шесть человек, не больше, а в тот год, кажется, это было начало июня, из отдыхающих еще почти никого не было.
Старики целыми днями возились по хозяйству. Тетя Мария, наряду с приготовлением обедов, делала аджику, нанизывала на веревки ярко-зеленые листья табака, похожие на лопухи, которые сушились тут же, в теплице, стоящей на склоне небольшого холма перед домом. Там же находились, кстати, и коконы шелковичной гусеницы, за которыми она смотрела. Дед Сетрак мотыгой ковырял каменистую землю в саду.
Иногда старики жгли очаг прямо на открытой площадке за домом, растапливая его дровами, где тетя Мария варила вкусное инжирное варенье, которым нас угощала. А я с дедом Сетраком собирал на пляже для костра толстые бревна, выбрасываемые морем. Словом, жили мы очень дружно.
Что же касается других людей, которых я встречал в Абхазии, то, как и везде, они там встречались разные. От трудолюбивых крестьян, в поте лица работающих в своих садах, до наглых торгашей на рынке, упорно не желающих давать сдачи, из-за чего у меня с ними пару раз едва не дошло до драки. Но, как сказал один местный житель во время застольной беседы, - давайте не будем судить о народе в целом, по некоторым нашим представителям, торгующим на рынке, и по некоторым вашим женщинам, приезжающим к нам. Тогда я с ним полностью согласился – не будем!
В воздухе витало какое-то тревожное ожидание, в основном, со стороны местных жителей. Нам, приезжим, было чем заниматься и на чем сосредоточить свое внимание, хотя - двумя годами ранее - мы с Леной видели, как зарождалась вражда в этих благодатных местах, видели солдат и бронетранспортеры на дорогах. Поэтому тревога со стороны местных жителей меня несколько настораживала.
Наслаждаясь долгожданным отдыхом, мы бродили по совершенно пустому городку, многочисленные кафе которого, в ожидании отдыхающих, были открыты, цены в них казались более чем умеренные, и, переходя от одного кафе к другому, мы отдыхали с большим удовольствием, где полакомившись жареной форелью, где шашлыком, запивая все это очень вкусным красным вином. Кроме походов по кафе, совершали свои привычные маршруты – ходили на пляж, лазили по горам, в который раз восхищаясь развалинами древней Анакопии, заброшенной узкоколейкой высоко в горах, на рельсах которой еще стоял маленький паровоз и где виднелось заброшенное здание станции, удивляясь необычайной красоте этого благодатного края.
Переменилось все в одночасье – в воздухе прозвучало слово: война! Все многочисленные кафе, проработав еще день-два, как по команде, закрылись. Немногие отдыхающие спешно покидали Новый Афон. Я и не думал пока уезжать, непосредственной угрозы нам не видел, а проходящие на наших глазах перемены в жизни городка, казалось, не касались нас. Но изменения все чаще стали проявлять себя. На городской площади начали ежедневно собираться и выстраиваться в длинную колонну мужчины разного возраста – численность их доходила до двух-трех рот, у некоторых было разнокалиберное оружие, в основном, двустволки, у кого-то я видел даже старый немецкий автомат, но пока оружия на руках было совсем немного. Эти сборы на площади приняли регулярный характер, появились командиры, еще в штатском, но уже с пистолетами на боку. Наш беспечный вид, конечно, не гармонировал с вооруженными людьми.
Спустя несколько дней, у ополченцев стали видны и автоматы, и, гуляя по городу, встретить вооруженного человека, стало обычным делом. Мы где-то еще с неделю после начала боевых действий продолжали вести обычную жизнь отдыхающих – так же купались, бродили по опустевшему городку, ходили в горы. Но дыхание войны постепенно стали ощущать и мы. В один из дней гостеприимный старик-хозяин, от которого я никогда не слышал ни одного слова запрета, сказал мне: сегодня в город не ходи, по дороге будут устанавливать заградительные бетонные блоки. Лежа на пляже, можно было слышать, как время от времени, то справа, то слева от нас раздавались длинные автоматные очереди – это ополченцы пробовали полученное оружие. Рельсы железной дороги, через которую мы переходили, идя на пляж, на вторую неделю покрылись ржавчиной, так как поезда больше не ходили и производили удручающее впечатление.
В один из дней, поднявшись на вершину горы, у колодца с серебряной водой, рядом с развалинами гостиного дома, построенного монахами еще в прошлом веке из камней древней Анакопии, мы встретили одинокого мужчину, русского, моих лет, бредшего по горам неизвестно зачем и куда. Он был в походном снаряжении – на разостланной под сводом развалин шинели виднелись нехитрые пожитки – кружка, ложка, крупы в пакетах. В котелке, на небольшом костре, варилось какое-то варево. Оружия при нем я не видел.
- Скажи ему, что внизу начали стрелять, - сказала мне моя подруга. Я подошел, рассказал ему об изменениях последних дней. Видно было, что это известие сильно взволновало его. - Все-таки началось! – воскликнул он. Понятно было, что начала боевых действий здесь ждали давно.
На следующий день, загорая как обычно на пляже, мы увидели вереницу боевых зеленых вертолетов, летевших в сторону Сухуми, до которого было, как я уже упоминал, не так далеко. Они шли группами, машин по пять-шесть, я насчитал четыре группы, шли вертолеты почти над берегом, недалеко удаляясь в сторону моря, и на небольшой высоте. Хорошо были различимы красные звезды на их борту. Через какое-то время, в отдалении, послышались гулкие сильные взрывы – это бомбили Сухуми. Обратного пролета вертолетов я не видел - или они зашли слишком далеко в море, или возвращались по другому маршруту. На следующий день повторилось то же самое. На этот раз я увидел, как они идут обратно. Далеко-далеко в море были различимы еле заметные точки, уже не придерживающиеся строгого боевого порядка, растянувшиеся вереницей на большое расстояние.
- Слушай, - обратилась ко мне Лена, - ты не находишь, что отдыхать под грохот взрывов, становится как-то неинтересно? Я был с ней согласен – нам пора было перемещаться в более спокойное место. Заканчивалась уже вторая неделя нашего пребывания в Новом Афоне, и отдохнуть здесь мы успели. - Завтра, наверное, поедем, - ответил я ей.
В этот вечер мы пошли пешком по петляющей асфальтовой дороге в город, - я хотел попрощаться с полюбившимися мне местами. Кто знает – надолго ли уезжаем! Тогда, конечно, не верилось, что ближайшие пятнадцать лет я не увижу Афона. Никакие машины по дороге уже не ходили, по слухам, высадившийся где-то ближе к Адлеру десант перерезал трассу, кроме того, говорили, что под Сухуми идут бои.
Бетонные блоки были уложены в некоторых местах, перегораживая дорогу и оставляя узкий проезд для одной машины. Было очевидно, что оборудованные над ними огневые точки на склонах гор позволяли надежно контролировать дорогу. В последний вечер мы обошли весь центр городка, сходили к плотине, перекрывавшей красавицу-речку. Рядом стояло небольшое бетонное здание давно не работающей маленькой электростанции, а еще чуть поодаль – тоже маленькая, вросшая в землю старая церковь Симона Канонита, до камней которой я дотронулся ладонями. Возвращались мы уже в темноте. Впрочем, к этому мы привыкли – почти всегда мы возвращались в темноте.
На следующий день мы решили: поедем, больше тянуть нечего. Попрощались с тетей Марией, дед Сетрак еще утром ушел в горы – обрабатывать небольшой участок для выращивания табака, и с ним попрощаться не удалось. Тетя Мария спросила, куда мы намерены двигаться, и, услышав, что в Сочи, быстро собрала отборных помидоров для своего сына и написала ему записку. - Обязательно передай, - попросила она, - главное, записку передай. Я пообещал. Понятно было, что в записке она предупреждала сына о начале боевых действий.
Никакие автобусы давно уже не ходили, но днем, еще шли одинокие машины, и я надеялся добраться до границы с их помощью. Мы с Леной, взяв наши сумки, поднялись на шоссе. Чуть ниже стоял гостеприимный дом деда Сетрака, за ним тянулся большой сад, за которым блестело на солнце море. Стало очень грустно, что приходится покидать такое уютное место, обычно, я останавливался там на месяц-полтора. Ждать пришлось долго, никаких машин не было ни с той, ни с другой стороны.
Первой машиной, шедшей со стороны Сухуми, оказался красный жигуленок с прицепом. Машина остановилась около нас. За рулем сидел веселый полноватый рыжий мужчина средних лет. - Я в Новороссийск еду! – объявил он радостно. - Возьмите до Сочи, - попросил я. - Одно только место есть, только одного человека взять могу, - ответил рыжий. Я посмотрел в салон машины. Действительно, весь салон и даже переднее сидение были забиты какой-то поклажей, весь прицеп тоже. Тут и одному человеку разместиться было бы проблематично. Разбиваться с подругой я, естественно, не собирался, мы поблагодарили мужчину, и он уехал.
Спустя какое-то время, около нас остановился, ехавший со стороны Сухуми небольшой старый грузовик. Мужчина за рулем, местный, абхазец, был очень взволнован. - Какой ехать! Куда ехать! – принялся восклицать он, - ты посмотри, что творится, стреляли по мне! Он вылез из кабины и подошел к борту машины со стороны моря, я последовал за ним. - Вот, посмотри! - показал он. Деревянный борт грузовика был прошит автоматной очередью. Свежие щербины отчетливо выделялись на фоне старой зеленой краски. Мужчина еще какое-то время ходил рядом с бортом туда-сюда, охал, взмахивал руками и дотрагивался до расщепленных пулями досок кузова. Еще что-то суматошно рассказав, взволнованный мужчина уехал, так и не взяв нас.
Мы стояли на дороге уже часа два с половиной, южное солнце поднялось и жарило немилосердно. Море блестело на солнце, создавая иллюзию спокойствия и тишины.
- Видимо, не удастся сегодня уехать, - сказал я, обращаясь к Лене, - пойдем на пляж, загорать! Очень хотелось искупаться, смыть уже накопившуюся усталость. - Давай еще попробуем кого-нибудь остановить, - предложила она. Следующей шла колонна из пяти-шести легковых машин. Они тоже остановились рядом с нами. - Нет, у нас нет ни одного свободного места, - ответил худощавый мужчина за рулем. Машины были под завязку набиты людьми, в основном женщинами, и тоже тюками вещей. - А как же вы собираетесь ехать - дорога, вроде, перекрыта? – спросил я. - Доедем, как-нибудь, - ответил тот и махнул рукой остальным, - поехали!
Еще через какое-то время, опять со стороны Сухуми, показался одинокий, песочного цвета, жигуленок. За рулем сидел плотный мужчина, абхазец, чуть старше среднего возраста. Никого больше в машине не было. - Что ты! – ответил он на мой вопрос, не сможет ли он довезти нас до Сочи, - дальше Гудауты машины не ходят! Там сейчас развернут приемный пункт, собирают всех желающих уехать, ждут самолеты и будут отправлять людей с военного аэродрома. Скоро должен катер отойти на Сочи, кажется - последний. Поехали, я довезу вас до Гудауты, может быть, успеете на него, по-другому, вы отсюда никак не выберетесь! – предложил мужчина. Похоже, что он хорошо разбирался в ситуации и знал, что говорит. - Едем! – кивнул я Лене, - там на месте разберемся, что делать дальше. Дорога была пустынна, и абхазец гнал машину на высокой скорости.
- Оружия тут у вас много, - начал осторожно я разговор. Мужчина посмотрел на меня, и ответил без церемоний: - Могу продать тебе пистолет прямо сейчас, и восемьдесят патронов к нему. - Сколько стоит? – поинтересовался я. Он назвал цену. Это было дорого для мест, где идут боевые действия. В Москве пистолет стоил столько же. - Через границу не перевезти, - отказался я, - сейчас, наверное, проверяют здорово, чтобы оружие не ходило туда-сюда. - Как хочешь! – ответил мужчина, несколько разочарованно.
По пустынной дороге и на большой скорости мы доехали быстро. Гудаута бурлила, как растревоженный муравейник. Абхазец тормознул на берегу, у пристани, и вышел спросить у мужчин, стоявших кучками, про катер. - Катер на Сочи ушел два часа назад и не вернется сюда, - объявил он нам, садясь в машину. - Это был последний, больше катеров не будет. Дорога вам остается одна, я сейчас заброшу вас к военному аэродрому, в Бомборы - это рядом, там собирают всех людей, которые хотят уехать, вроде, скоро должны прилететь самолеты. До Бомборы было рукой подать. Колонна из трех военных грузовиков, набитых нашими солдатами, с автоматами, стояла у шлагбаума, перекрывавшего въезд на летное поле.
- Вам сюда, - сказал абхазец, прижимаясь к обочине. Я поблагодарил его, расплатился, и мы вышли из машины. Перед закрытым шлагбаумом толпилось много людей, наверное, сотни две-три, в основном, женщины, старики и дети, слева и справа от дороги тянулся невысокий, с человеческий рост, металлический сетчатый забор. Меня поразило лицо шедшей навстречу, видимо, грузинской девушки. Очень красивая, белокожая, с рыжеватыми волосами. Ее вели под руки две пожилые женщины. Взгляд у девушки был отрешенный, смотрела она куда-то вдаль. Стало понятно, что это беженцы, оставившие свои дома и лишившиеся всего в одночасье и, может быть, потерявшие близких. Я тут же почувствовал огромную дистанцию между нами. Если для меня и для Лены происходящие события казались всего лишь немного опасным приключением, то для многих людей это было трагедией, перевернувшей их жизни. Уже тогда это было понятно.
Десантники в последней машине напряженно всматривались в толпу мужчин на дороге, поодаль, сжимая оружие. Я обратился к их командиру – старшему лейтенанту, молодому парню в камуфляжной форме: - Куда идти, чего ждать? Он коротко, не отрывая напряженного взгляда от дороги, ответил: - Уже приземлились борты, сейчас подойдет автобус и повезет людей на летное поле, а оттуда начнется отправка бортами по пунктам назначения.
Немного потолкавшись среди людей и послушав их разговоры, я быстро уяснил ситуацию. Ни один самолет еще не взлетал, катеров больше не будет, тот, который ушел на Сочи, не вернется. Последние три дня люди, боясь пропустить отправку, ночевали здесь же, у шлагбаума, и еще на летном поле - те, кому удалось туда попасть. Я тут же похвалил себя мысленно за то, что не торопился отъезжать с Леной из Нового Афона.
Через какое-то время, толпа людей перед шлагбаумом стала волноваться, напирать, раздались возбужденные голоса. По другую сторону шлагбаума стояли, в два ряда, наши десантники, держа автоматы в руках. Ни одного человека не пропускать! – командовал ими невысокого роста усатый майор. Держа в руках автомат, он уточнил, - что бы ни одно тело не прошло! И добавил, обращаясь к толпе, - ждите, сейчас подойдет автобус, он уже выехал. Со стороны города, аккуратно раздвигая толпу, подошел грузовик, в открытом кузове которого сидело несколько старших офицеров, некоторые были с женами. Без церемоний я поднялся на борт грузовика, в толпе это сделать было легко, и спросил: - Может, и мы с вами? – показывая на подругу. - А ты кто? – ответил вопросом один из офицеров. - Старший лейтенант запаса, - ответил я, к месту вспомнив военную кафедру и переподготовку в Куйбышевской Академии. - Идите по этой тропинке, вдоль забора, - офицер показал направление рукой, там дальше есть большая дыра, охраны там нет, оттуда попадете на летное поле, а с нами нельзя, нет. Машина ушла, а рванувшуюся было за ней толпу, тут же оттеснили десантники. - Что, опять в воздух стрелять, что ли? – спросил громко майор, передергивая затвор у автомата. Видимо, стрелять в воздух ему уже приходилось не раз.
Идти через колючки, неизвестно куда, мне как-то не хотелось. Могли уже вполне и мин понаставить. Не боевых, конечно, а сигнальных, но все равно мало не покажется. Толпа колыхнулась, загудела – это подошел со стороны летного поля крошечный, человек на двадцать, зеленый автобус. - Всех увезем, не волнуйтесь, - продолжал устало говорить майор, одновременно приказывая солдатам: - Сделайте коридор, пропускаем. Толпа ринулась к автобусу, послышались крики сдавливаемых людей.
С большим трудом, крепко держа свою подругу за руку, я протиснулся к забору, но не к входу, а чуть в сторону. Я приметил место за забором, где десантники не стояли. - -
- Перемахнем здесь, - сказал я Лене, - так быстрее будет. Лена, с моей помощью, перелезла через забор, я перекинул сумки и, ловко одолев сетку, последовал за ней. - ----
- Мужчина, ну куда вы лезете? – незлобно сказал белобрысый десантник из оцепления, подходя к нам. - Да ладно, перелезли уже, - ответил я. Парень махнул рукой, и мы устремились к автобусу. В автобус набилось, наверное, уже человек пятьдесят, и продолжали садиться еще. Наконец, еще немного постояв для порядка, автобус, не закрывая дверей, потому что люди гроздьями свисали из него, поехал в сторону летного поля. Ехали всего-то ничего, наверное, минут десять, можно было бы и в самом деле пройти пешком это расстояние. Остановился автобус прямо посередине большого заасфальтированного поля и, выгрузив людей, сразу отправился за новой партией. Где-то вдалеке гудели, разогревая двигатели, два или три самолета. Их рев подействовал на нас успокаивающе – заботятся о нас, уедем! На поле было уже достаточно людей и без нас, прорвавшиеся за оцепление ранее, они сидели на сумках, и мы присоединились к ним. Среди сидящих на поле людей, в штатском, но с автоматом, бродил парень – часовой от абхазской стороны. Видимо, ему нравилось прогуливаться с автоматом прямо перед женщинами. Подъехала еще одна военная машина, из которой выпрыгнул другой крепкий майор и человек пятнадцать десантников с ним. - Эй, с автоматом! – крикнул майор-десантник часовому, - выйди с оружием из толпы! Парень послушно отошел от сидевших на вещах людей.
Майор принялся объяснять сгрудившимся вокруг него людям, что скоро начнется погрузка, чтобы не волновались, что отправят всех. Выяснилось, что самолеты – борты, как говорили десантники, будут отправлять по трем направлениям – в Ереван, на военный аэродром под Москвой, кажется, в Раменское, и в Краснодар. Можно было лететь в любом направлении, по желанию. Никаких списков никто не составлял – просто выбирай маршрут и готовься к погрузке.
Первым улетал борт в Ереван. Это был небольшой двухмоторный самолет, с пропеллерами, причем, один из них, пока он не взлетел, крутился все время быстрее второго. Народу в него набилось, как в трамвай в часы пик. Самолет еле-еле оторвался от взлетной полосы и, даже оторвавшись, несколько раз снижался, потряхивая корпусом. Не упадет ли? – забеспокоилась толпа, но самолет, быстро набрав высоту, скрылся из вида.
- Давай полетим на Москву! – стала уговаривать меня подруга. - Нет, - решительно ответил я, - отдохнули всего две недели, мало, полетим в Краснодар, а оттуда вернемся в Сочи, это не так далеко.
Скоро на взлетную полосу вырулил самолет на Краснодар и желающих позвали на борт. Это был большой самолет – ИЛ, перевозивший десантников. В хвостовой части самолета был открыт люк, через который шла погрузка. Толпа было ринулась вся разом, и солдатам снова пришлось наводить порядок. - Стой! – кричал майор, стоя под крылом самолета и поднимая вверх автомат, - стрелять в воздух надо? Сейчас прошьет крыло, тогда точно не улетим! - мелькнуло у меня. Из толпы ему закричали и замахали руками женщины, но он и сам, подняв голову, вышел из-под крыла в сторону, не опуская автомата, но стрелять не стал.
Наконец, выстроив людей в цепочку, начали погрузку. Люди поспешно по металлическому трапу поднимались на борт. Мужчин в толпе почти не было, и майор сомнительно поглядывал на меня, стоящего в общей очереди. Скоро и мы с Леной поднялись на борт самолета. Привычных сидений не было, вдоль бортов тянулись металлические скамейки, а посередине салона стояла новая легковая машина – Волга, закрепленная растяжками. - Усаживайтесь плотнее на скамейки, - командовал внутри летчик. Мы с Леной разместились у самой кабины пилотов, наверх к ним, сбоку, шла небольшая лесенка. Рядом со мной был открыт люк, выходящий на поле, - внизу, рядом с трапом, стояли и курили летчики, четыре человека. До меня доносился их неторопливый, спокойный разговор. Погрузка закончилась быстро. - Ну что, поехали? – спросил один из летчиков внизу, бросая сигарету. - Поехали, - ответил другой.
До Краснодара мы летели минут пятьдесят, сон только-только начал нас донимать. Никто нас не проверял, пистолет, при желании, можно было бы провезти, да и не только его.
На летном поле самолет встречали офицеры, которые тут же усаживали людей в поджидавшие пустые автобусы и отправляли на вокзал. Я еще раз отметил четкость, с которой была организована наша эвакуация. До вокзала мы доехали быстро, уже вечерело. У касс никто не толпился, и билеты мы взяли без проблем. Всю ночь медленный поезд вез нас обратно, к морю. Проснувшись наутро, я подумал о том, что война осталась далеко позади и ничто теперь не помешает нашему спокойному отдыху.
Освоившись в Сочи, мы пытались найти сына тети Марии, ездили с Леной в большое общежитие, в котором жили строительные рабочие, но ребят мы не встретили, хотя, вроде как, они там жили, только уехали куда-то. Прождав целый день, я оставил сумку с помидорами и записку одному парню, который божился, что знает их и все передаст. Выполнил ли он свое обещание – я не знаю.
Потом я еще много раз бывал на море, но уже не в Новом Афоне, а в Лазаревском, заменившим мне Афон на многие годы. Еще позднее, отдыхать ездил в Венгрию, много времени проводил там, в Тунис, в Египет. В Англии тоже был. А потом мои финансовые дела пошли неблестяще и я вообще перестал выезжать куда-либо, освоив в Москве отдых на городских прудах.
В последние годы, как я слышал, Абхазия стала вовсю принимать отдыхающих. Я жадно всматривался в редкие кадры, показывающие Абхазию и Новый Афон, в частности. С интересом расспрашивал своего знакомого, недавно вернувшегося из поездки по Абхазии – он ездил туда на машине, в свадебное путешествие. - Все в порядке, - рассказывал знакомый, - полно отдыхающих, все спокойно. Хочется в это верить, в то, что, если привезу туда жену с ребенком, ничто не помешает нашему отдыху в тех краях. А мне есть, что им показать там.
Я твердо для себя решил, что первая моя поездка будет, когда дела позволят, туда, в Абхазию, в Новый Афон, где смогу снова увидеть монастырь, развалины древней Анакопии, узнать, живы ли старики. А еще подняться на вершину горы и, дотронувшись руками до камней древней крепости, посмотреть на уходящее вдаль бескрайнее Черное море, сверкающее на солнце.
Добавить комментарий