Для всех людей моего поколения (чуть старше, чуть младше), я думаю, война остается ярким воспоминанием детства.
Война застала нас с мамой на Украине. Мама (Елена Александровна Тудоровская) увезла меня на лето в Ирпень под Киевом. Думаю, это было не первое наше лето в Ирпене, но воспоминания совместились. Мы снимали комнату в доме старика (как мне казалось тогда) дяди Миши. Его домик находился на территории бывшей помещичьей усадьбы, где в советское время расположился санаторий. Дядя Миша был сторожем санатория и имел свой домик. В пристройке рядом с домом жила тетя Маша, старушка (опять же по моим воспоминаниям), одетая в темное и в белом платочке на голове. Кем она была дяде Мише?
Бывший господский дом, а теперь – санаторий находился в другом конце усадьбы.
К жизни в Ирпене относится яркое довоенное воспоминание. Мы идем с мамой по опушке леса. Невдалеке стоит какой-то маленький домик с заколоченным окном и дверью. Мама говорит: там живут куклы, но они днем не выходят из домика. Я смотрю пристально на дом и вижу, как приоткрывается дверь и появляется кудрявая головка, и тут же снова исчезает.
Позднее такие «мистические» видения случались в моей жизни не раз. Фантазия моя временами работает очень бурно. Но и мои вполне реалистические воспоминания – это чаще всего яркие картины. Скольких интересных людей послала мне судьба! А писать о них мне трудно: я помню картины, но не слова….
Когда началась война, мама, по-видимому, растерялась. Никто не представлял себе, что немцы так стремительно пройдут вглубь Украины. Мы еще некоторое время жили в Ирпене и мама (по ее рассказам) пыталась дозвониться до своего отца (Александра Иларионовича Тудоровского, одного из основателей Оптического института в Ленинграде), но не смогла. Оптический институт, работавший на войну, быстро эвакуировали в глубь страны. Но мама этого не знала.
Однажды ярким солнечным днем мы сидели на скамейке около дома, когда над нами пролетел немецкий самолет, причем так низко, что мы увидели свастику. А за ним, буквально наседая ему на хвост, неслись два советских истребителя (объяснение, конечно было мамино, но картинку эту я помню). Потом вдали (под Киевом) «грохнули» зенитки и наступила тишина. И тут мама испугалась, мы уехали в Киев. Началось наше бегство через Украину на Восток. Опять же память сохранила только отдельные, но яркие картины, которые я объясняю словами. Мы идем по улицам Киева, начинает выть сирена, предвещая налет немецких самолетов, все бросаются в бомбоубежища. Войти в бомбоубежище мы не можем, оно переполнено, люди стоят уже в проёме двери. Картина, которую я помню: мы прижались к стене, мама поставила меня перед собой (чтобы если убьют, то обеих вместе). Улица совершенно пуста и залита солнечным светом. Шрапнель режет ветки деревьев.
Следующая картина: мы как-то втискиваемся в поезд с беженцами (мама потом говорила, что это был чуть ли не последний поезд, ушедший из Киева). Бежит тетя Маша и через окно протягивает мне моего любимого мишку (черный мишка-муфточка Женечка из настоящего меха с одним уцелевшим глазом прилетел со мной и в Америку и живет в одном из ящиков комода, плешивый и любимый). Она специально приехала из Ирпеня в Киев, чтобы отдать мне брошенную впопыхах любимую игрушку.
Я и дальше вспоминаю только отдельные яркие моменты, связанные с тем временем.
Как мама узнала, что Академия наук, к которой принадлежал и Оптический институт, эвакуирована в Казань, я не знаю. И спросить теперь не у кого. Но пробивалась мы именно в Казань.
Следующее воспоминание Днепропетровск. В Днепропетровске нас запихнули на какую-то баржу, которая должна была по Днепру везти беженцев на юг. Но мама дала взятку дежурному, и он ночью выпустил нас на берег. (Мама говорила, что баржу позднее разбомбили). Ночевать больше, чем одну ночь, в одном месте беженцам было запрещено. Сначала мы пошли в дом матери и ребенка. Но там даже в вестибюле уже не было места, где можно было бы сесть. Посреди вестибюля стоял большой каменный цветной слон, инкрустированный, он поразил меня! Люди облепили и слона. Мы зашли в медпункт к медсестре, и она, сжалившись, взяла нас к себе ночевать. У нее на этажерке я впервые увидела статуэтку Наполеона: «И столбик с куклою чугунной Под шляпой с пасмурным челом, С руками, сжатыми крестом» (А.С.Пушкин «Евгений Онегин»). Медсестра жила около моста, который бомбили. Раза три за ночь нас поднимал вой сирены, и мы спускались в бомбоубежище.
Следующую ночь мы ночевали на вокзале. Вокзал, естественно, был тоже забит людьми: на восток шли беженцы, на запад – войска. Мама положила меня спать на скамейку. И какой-то молоденький красноармеец снял с себя шинель, свернул и положил мне под голову.
На следующее утро мама как-то пробилась к начальнику вокзала. Я помню только огромный стол и военного, сидевшего за столом, как говорила потом мама – совершено измученного, с красными, воспаленными глазами. Почему он нас пожалел? Может, у него была дочка моего возраста? Но только он позвонил в кассу и велел продать нам два билета из брони…
Мы выехали в Казань.
В Казани мы узнали, что Оптический институт - в Йошкар-Оле (в то время столица Марийской автономной республики). В Академии наук нам купили два билета в мягком вагоне! На всю жизнь запомнила! И утром мы приехали в Йошкар- Олу. Пришли в Оптический институт. Дедушке передали, что его спрашивает дочь. Моей тете, которая работала в том же институте, сказали, что видели ее отца, который шел по улице и вел за руку девочку с длинными косами. Тетю Нину отпустили с работы, и она побежала домой. Они ведь считали нас погибшими.
На этом наше путешествие закончилось. В Йошкар-Оле, налетов не было, хотя затемнения были (завешивали наглухо окна). Еда была скудная, но голода не было, институт все таки снабжали лучше других. За городом были выделены земельные участки, на которых мама и тетя сажали картошку.
Но война шла, и немцы продвигались на восток. Помню, я играла во дворе, мне срочно что-то понадобилось в доме, я радостно вбежала в комнату, в которой мы с мамой жили. Дедушка, мама и тетя сидели на стульях и в глубоком молчании слушали по радио голос Левитана «… после продолжительных и упорных боев наши войска оставили город Киев». Вспоминая эту картину, я до сих пор чувствую, в каком отчаянии все слушали это сообщение… Никто не шевельнулся, когда я вошла. Родители мамы, были родом из Украины. В Киеве жили их близкие родственники…
Затем яркое воспоминание: я вхожу в кухню - и вижу мамину старшую сестру, тетю Милу. Страшно худая, с полубезумными глазами – она пережила в Ленинграде блокаду, ее вывезли по «дороге жизни», она добралась до нас… Ее единственный сын, только что кончивший школу в 1941 году, был забран в армию, и в числе таких же подростков до фронта не дошел: погиб по дороге во время бомбежки.
К ярким воспоминания того времени относятся и события, не связанные с войной. Первый спектакль в драматическом театре «Снежная королева» Е.Шварца, оставивший неизгладимое впечатление на всю жизнь. Первый учебный год в классе, где сидели ученики сразу трех классов: первого, второго и третьего. А учительница была одна на всех.
Сообщение об окончании войны застало нас на какой-то железнодорожной станции – мы возвращались из эвакуации в Ленинград.
В Ленинграде мы жили на Биржевой линии рядом с Университетом, это был ведомственный дом Оптического института, в нем проживало много семей сотрудников института с детьми. Во дворе Университета некоторое время работали пленные немцы, что-то строили. Я помню, что мы, дети, выносили им хлеб. Помню, в каком замешательстве была моя мама, дававшая мне этот хлеб… но давала, не желая противостоять чувству «милости к падшим».
Но воспоминания о том времени были бы неполными, если бы я не рассказала маленькую историю, случившуюся через несколько лет после войны. Мы приехали с мамой в Киев навестить родню. Мама узнала, что тетя Маша переехала жить к своим родственникам в Киев. Мама нашла ее адрес, и мы поехали с визитом.
Тетя Маша, в таком же белом платочке, как раньше, увидев нас, заплакала. Открыла сундук (на котором, по-моему, спала) и вынула оттуда мои игрушки: целлулоидного мишку и кукольную чайную посуду. Она зарыла их в землю, когда пришли немцы. А затем отрыла и привезла в Киев: сохранила чужое… Она берегла чужие вещи, даже если это были детские игрушки.
У моих рассказов нет заключения. Это только картинки прошлого.
Добавить комментарий