Дорогой Мишаня! Признаюсь тебе, что моя единственная, оставшаяся в живых рука, отказывалась написать на этом листе бумаги слово Мишаня. Так я беру другой лист и пишу: Дорогой Миша, потому что такому солидному человеку, как ты, к тому же миллионеру, честно заработавшему свою пару копеек, просто неудобно говорить так, как тебя называли еще до войны на Маразлиевской номер 41. Миша – это хорошо! Не Михаил Зиновьич, не мистер Гринблат, а просто Миша. Согласен? Ну, хорошо. Дальше хотел с тобой поделиться моими гешефтами на втором фронте. Потому что первый фронт – это моя жена, о которой я тебе уже много раз писал. Выражаюсь опять военными словами, так как мы оба с тобой воевали у маршала Жукова.
Я тебе расскажу все по порядку. Ты уже знаешь, что по субботам я, как штык, как приличный старый еврей, хожу в синагогу. Но сижу я там как болван потому что ни в Иврите, ни в английском я ни бум-бум. И мне больно и стыдно, что всю свою жизнь я был гоем и им же остался в свои девяносто.
Но что же делать?- подумал я. Не застрелиться же мне. Надо доживать свой срок, который Бог нам прописал. И еще я подумал, что нехорошо оставлять мою старушку-жену без присмотра.
А теперь послушай, как дальше все пошло. Где-то я прочитал, что один китаец, чуть помоложе меня, в свои восемьдесят лет выучил иврит, чтобы читать Тору в оригинале. Так я подумал: если китаец выучил иврит, так мне, еврею, сам Бог велел поднатужиться и тоже осилить язык моих предков. Но легко сказать, поднатужиться. Это можно поднатужиться, когда тебе тридцать лет. Ну, сорок. А в девяносто? Без учителя и с моими усохшими мозгами?
Но, наверное, кто-то сверху решил мне помочь и я встретил нашего соседа Бориса Блэкхэда. Одесский еврей с чисто английской фамилией. Что ты на это скажешь? Но не в этом дело. Я спрашиваю его: - Как дела, Борис? И между прочим: - Куда держишь путь? В общем слово за слово и выяснилось, что он занимается на курсах иврита. – Боря, дорогой, так это мне и надо, - говорю я ему - и тут же объяснил ему про синагогу, и про то, что я ни бум-бум не понимаю, о чем люди там просят Бога. Он слушал меня с большим вниманием, а потом весело сказал: - Так в чем же дело? Пошли со мной. – Вот так с буты-барахты? Без всякой подготовки? – Не дрейфь, там все свои. А учительница – чудесная израелитяночка. Все мужики без ума от нее!
Пришел я первый раз в класс и мне стало неможко нышт гит (нехорошо, - прим. автора). Куда я попал? В классе все австралийские евреи. Только я и Боря из - Одессы да еще один турок по имени Майкл. И опять я сижу как болван, потому что все говорят по-английски и все такие активные и веселые, в том числе и Боря. И я ему говорю, что мне страшно. А он говорит: - Не дрейфь, Исак. Легко сказать не дрейфь, когда я снова в чужой огород попал. Потом пришла училка. Молоденькая. Так, лет тридцать, а может, тридцать пять, красивенькая и свежая, как абрикос, который только что с ветки сорвали. Да и улыбается так, что у меня немного отлегло от сердца и страх стал выходить из меня, как дым из трубы, и прямо в потолок. Звать эту училку Юдифь. Красивая женщина с красивым именем. Она даже один раз, проходя мимо, остановилась возле меня и так легко прикоснулась к моему плечу своей ручкой. Тут я чуть не обалдел от неожиданного счастья. А когда она спросила меня о чем-то по-английски, и я, конечно, ни черта не понял, то мое счастье тут же оставило меня. Я что-то промямлил вроде гуд, плиз, сэнк ю вери мач, а она сняла свою руку с моего плеча и пошла к доске.
В ту ночь я не мог уснуть. Крутился, вертелся с боку на бок и думал об Юдифи. Я даже пошел в кухню, нашел пачку сигарет и закурил, чего не делал уже много лет. Вот какой мишигас (сумасшествие, - прим. автора) пришел в мою башку на старости лет. Лег я в кровать, и тут моя жена мне говорит: - Исак, тебя что, клопы кусают, что ты крутишься как юла? Что у тебя на уме делается? Признайся, что-то по женской линии, старый ловелас? Я ж тебя знаю как облупленного. Стыд на тебя! Спи или иди крутиться на диван! И я пошел в другую комнату, только я не лег на диван, а сел, подпер голову моей единственной полуживой рукой и всякие паскудные мысли стали крутиться в моей бедной голове. – Старый дурак, что ты задумал? Посмотри на себя в зеркало. Ты уже не человек. Ты – полчеловека. Одна рука, одна почка, полжелудка, полуслепой и главное – без мозгов. Куда же ты прешься? Молодая, красивая, вся в соку женщина и рядом – ты, развалина.
И тут меня разобрало на всю катушку, и заплакал я. Слезы текли из моих бесстыжих глаз. Почему я не ослеп перед тем, как увидел ее? Почему не перерезал себе вены потом? И ревел я как мальчик, обиженный на весь белый свет. Потом я поднял голову, вытер лицо рукой и глаза мои уперлись в стену напротив дивана, где висел портрет моего внука Джона. Это моя невесточка дала ему это американское имя в честь президента Кеннеди. Такая сейчас мода на имена пошла. Нет, чтобы в честь моей мамы Нехамы. Ну, ладно, поехали дальше.
Джону на этом портрете было, наверное, полтора года. Золотой мальчик. Красивый и умный, с глазами как два черных бриллианта. И вот этими глазищами он смотрит прямо в мои глаза, будто все понимает, что у меня на душе. И вот так я сижу как загипнотизированный - и не могу оторвать взгляд от его глаз. И тут мне показалось, что я слышу его голос. А может быть, я задремал, и вроде он мне говорит: - Деда, ты меня любишь? –Зачем ты мне говоришь, Джоночка, такие обидные слова? Я люблю тебя больше всех на свете.
Тогда он мне отвечает: - И я тебя люблю, и когда я вижу, что ты плачешь, то мне тоже хочется плакать. Давай поплачем вместе. – Ну, Миша, ты когда-нибудь слышал что-то подобное? Я, например, никогда не слышал. И я говорю ему: - К чему ты клонишь, внук мой любимый? – А к тому, чтобы ты выкинул из головы всякие глупости и лег в кровать рядом с моей бабулей. – Ты понял, Миша, какая у него голова. Он же гений. В один момент решает мои проблемы. Я хотел поцеловать его золотой пуным (лицо, - прим. автора), но тут из спальни раздался голос жены: - Исак, кто-то говорит в нашем доме. Пойди, проверь по углам. Не дай Бог, бандиты забрались к нам. А потом приходи и перестань строить свои сумасшедшие штучки. Будь а мэнч (человек, - прим. автора).
Я не проверял по углам. Я подумал, что после всех моих переживаний, я заслужил хапануть глоток свежего воздуха и как был, в пижаме и шлепанцах, вышел в коридор, пошел к лифту и спустился вниз к выходу. Была теплая ночь. На черном небе золотые звезды кружились в сумасшедшем танце точно так, как на картине знаменитого художника, который отрезал себе ухо. Имени и фамилии его я не помню, только что-то крутится у меня в голове, вроде Ван, а может Иван, но навряд ли. Потому что наши ребята свое собственное ухо отрезать не будут. В общем мне этого беднягу-художника очень жалко. Представляешь, молодой человек без одного уха.
Ужас! Прости, Миша, я немножко сбился с курса. Ах да, я говорил про ночь и звезды. Так вдобавок еще пахло лимонами и мимозой. Здесь это называется по-ихнему вотл три. По траве я протопал до скамейки, бухнулся на нее своим тощим задом и втянул свежайший воздух в мои прокуренные легкие. Тихо, ша. Не слышно машин, трамваев. Пусто, кругом ни души. Даже бродячих собак и котов не видно. В общем была шикарная ночь, и мне стало хорошо. Я уже забыл, что на свете может быть так хорошо. И что ты думаешь, я даже не успел насладиться этим чудом, как заснул. Сколько я проспал, я не знаю. Только помню, что кто-то дергает мой пустой рукав, и я тогда открыл глаза.Передо мной стоял большой мужик с большим мешком на плечах. То ли бандит, то ли бездомный бродяга. Я с трудом поднялся, чтобы спасаться, а он положил свою тяжелую пятерню на мое плечо и начал что-то говорить. Конечно, по-английски, но голосом совсем не злым. Слышу только пару слов более-менее знакомых. – Хау ар ю? И я сходу – Сэнк ю. А он продолжает, даже мне показалось извиняющимся тоном: - Sorry, mate. This is my bench. I sleep here every night. Six years in a row. Understand? Я ни черта не понял, но на всякий случай, сказал: - сэнк ю. Тогда он похлопал меня по плечу, расстелил на скамье нечто вроде одеяла лег и, сказав: - Good buy, - моментально захрапел.
Ну и ночь! Да и день – веселенький. Будет о чем вспомнить. Но что мне сказать своей мадам? Она же меня убьет! Да, убьет и будет права. Старый ловелас, бандит, с кем ты кутил всю ночь? У меня уже все слезы вытекли из глаз. Ну, что я ей скажу? Что только не сыпется на мою дурную голову. Господи, помоги старому еврею!
Миша, все в Одессе знали, что ты головастый парень и выкручивался из положений даже худших, чем я сейчас. Так, может быть, ты что-нибуь придумаешь, чтобы моя мадам меня не прикончила? Если придумаешь, тогда напиши и отправь срочной почтой. Будь другом. Мы ведь с тобой через такое прошли...
Добавить комментарий