Не так давно случилось мне проходить мимо величественного здания Чикагского исторического общества. Перед его парадным входом почему-то маршировали солдаты в старинных мундирах, выполняя экзерсисы с ружьями и, время от времени, давая из них залп, а рядом, на просторной лужайке, расположилось несколько палаток. Возле одной стояла пушечка, у другой демонстрировались дагерротипы в старинных рамках, а возле третьей стояли мужчина в военной форме офицера XIX века и женщина в длинном темном платье и шляпке с вуалью. Тут же на столике красовался русский самовар. Оказалось, что это проходили юбилейные мероприятия в память какой-то битвы американской войны Севера и Юга. А кто же были эти двое на фоне самовара? “Разве вы не знаете, что в этой войне участвовал российский полковник Джон Базил Турчин?”, — удивился пожилой человек в старинном мундире, — “Вот я его и изображаю, а рядом — мадам Турчин, ее изображает моя жена”. Так, от милой пары урожденных чикагцев Майкла и Анны Стрелка я впервые услышала это имя.
Что мы, кончавшие советские школы и институты, знали об американской войне Севера и Юга? Для многих, как и для меня, все ограничивалось “Хижиной дяди Тома” Бичер-Стоу, да появившейся в Союзе в 1980-е годы книгой “Унесенные ветром”. Кто больше интересовался историей, знал, что главными причинами войны было желание южных штатов отделиться, разорвав общий союз, а также неэкономичность (в государственном масштабе) рабского труда. Конечно, над этим витали благородные идеи освобождения рабов, ведь недаром в 1859 году пытался поднять восстание против рабства неистовый аболиционист-северянин Джон Браун, который погиб при этом вместе со своими сыновьями. Но откуда тут было взяться российскому полковнику?
Иван Васильевич Турчанинов родился в 1822 году в области Войска Донского, в городке возле Новочеркасска. Семья принадлежала к обедневшей ветви аристократического рода Турчаниновых. Его отец окончил военную службу майором, военная служба предназначалась и сыну, началась она в военном училище Санкт-Перербурга. После училища молодой поручик Турчанинов участвовал в военных действиях в Венгрии — царская армия помогала Австрии подавить восстание, руководимое Кошутом. Далее последовала учеба в петербургской офицерской академии. Там, на хорошем уровне давались геодезия и топография, военное дело и администрация, артиллерия и многое другое. Окончил академию с серебряной медалью и был направлен в штаб гвардии, которой командовал цесаревич, будущий царь Александр II. В преддверии Крымской войны Турчанинову поручили создание береговых укреплений в Финском заливе — для обеспечения безопасности столицы на случай проникновения в залив вражеских кораблей. Далее — военная служба забросила его в Польшу: поляки, хоть их и старался держать железной рукой наместник, граф Паскевич, снова “заволновались”. С этих времен и началось турчаниновское вольнодумство: в Варшаве он познакомился и сдружился с молодыми поляками, мечтой которых было освобождение родного края от гнета российского царя. Тогда же он начал переписку с Александром Герценом, жившим в Лондоне и издававшим там журналы “Колокол” и “Полярная звезда”, которые нелегально переправлялись в Россию.
Затем, уже полковником, Иван Турчанинов участвовал в Крымской войне, “полупроигранной” Россией — Россия отдавала туркам Карс, получала назад (свой!) Севастополь, а Черное море объявлялось открытым для всех торговых судов. По окончании войны Турчанинов получил приказ возвратиться в Санкт-Петербург и готовить войска для коронационного парада Александра II. Впереди развертывалась блестящая армейская карьера, но он испросил себе годичный отпуск “для поправления здоровья на водах в Мариенбаде”: насмотревшись на нравы в высших кругах, на карьерные интриги, о чем часто беседовал со своим соучеником и другом, штабистом Николаем Обручевым, и не желая участвовать в подавлении чьих-либо свобод, Турчанинов решил круто повернуть свою жизнь.
Он отправился не в Мариенбад, а в Лондон, ехал он туда с молодой женой, урожденной княжной Львовой, теперь уже Надин Турчаниновой. В Лондоне он побывал у Герцена, которому признался, что хочет уехать в Америку. “Почему бы вам не остаться в Европе, что вы будете в Америке делать?”, — спросил Герцен. “Тут везде — монархии, а мне нужна республика”, — отвечал Турчанинов, — “в республике я согласен хоть землю пахать”.
Летом 1856 года Турчаниновы прибыли в Америку. Они поселились неподалеку от Нью-Йорка, приобрели ферму, чтобы было на что существовать, и взялись учить язык. Французский и немецкий — оба знали, и поэтому английский им труда не составил. Через год они переехали в Филадельфию, где Иван Васильевич поступил, для пополнения знаний по геодезии и инженерии, в университет. Собственно, туда поступил уже не Иван Васильевич Турчанинов, а Джон Базил Турчин. Несколько лет ушло на то, чтобы “определиться” в американской жизни: была работа по уточнению океанской береговой линии, было предложение войти в состав арктической экспедиции (он отказался, не желая надолго расставаться с женой), были статьи в научных журналах; для подводной связи “Америка-Европа” он предложил новую методику прокладки кабеля, которая была успешно применена. Через три года после приезда в Америку Турчины обосновались в Чикаго, где Джон получил инженерную работу в железнодорожной компании.
Но вот в апреле 1861 года южане обстреляли Форт Самтер, начав войну Севера и Юга. Один против другого встали южный “Джонни Реб” (“Реб” от слова “rebel”, “бунтовщик”) и северянин “Билли Янк”. У южан имелся талантливый военачальник генерал Ли (президент Линкольн ранее предлагал ему стать во главе армии северян, но Ли, уроженец Вирджинии, отказался, — “как я могу воевать против своего родного штата?”). Только спустя полтора года северяне, набравшись опыта, выдвинули из своей среды хороших полководцев.
Конфедераты-южане, в серых мундирах, шли маршем под звуки “Дикси”, а синемундирные северяне в походе дружно подхватывали припев из знакомой песни о Джоне Брауне:
Слава,
честь и слава Джону,
Душа Джона ведет нас в бой!
Добровольцами повалил в армию разнообразный иллинойский люд: фермеры, горняки из Галены, религиозные люди. Имелись и национальные полки — шотландцев, немцев, ирландцев. Участник восстания Кошута в Венгрии Геза Михалози организовал группу венгров, которая влилась в 24-й полк. Ну а в 19-м Иллинойском полке командиром стал полковник Джон Турчин. Про эту войну много написано, но я расскажу только о том, что делал на этой войне Джон Турчин.
В первый год войны его 19-й Иллинойский брал город Боулинг Грин, штурмовал железнодорожную ветку, перерезая, тем самым, снабжение южной армии генерала Борегара. Пехотная бригада под командованием Турчина участвовала в сражении под Чикмовгой, но особенно отличилась у высоты Missionary Bridge. Обе стороны несли большие потери, и после двухдневного боя генерал конфедератов Брегг, казалось, победил. Но южане не смогли эту победу удержать — через два месяца Камберлендская армия северян разгромила их в бою под Чаттанугой (помните это название — в фильме “Серенада солнечной долины” поезд-пыхтелка “Чаттануга-чу-чу”, шел как раз туда). После боя под Чаттанугой Турчина прозвали “Russian Thunderstorm” — “Русская гроза”. Еще стоит упомянуть взятие алабамского Хантсвилла.
Правда, не всегда дела у Турчина складывались так радужно. В первый год войны были трения с непосредственным начальством, которое, бывало, приказывало выступать, не обеспечив ни амуницией, ни продовольствием, и из-за этого солдаты вынуждены были “самоснабжаться” по домам южных плантаторов, прихватывая иногда при этом (старая солдатская удача!) золотые и серебряные вещички. Собственно, так вели себя и другие полки (эти “экспроприации”, кстати, выглядели игрушкой по сравнению с тем, что учинила через два года армия северян в обеих Каролинах). Однако завистники организовали жалобу в военно-полевой суд, обвинив Турчина, что он “не пресекал подобные действия”. К нарушениям добавили, что рядом с ним, на войне, была жена (эта решительная женщина, хорошо справлявшаяся с конем, много раз оказывала первую помощь раненым, находясь в самом “пекле” боя). На судебном слушании отмечались высокий военный профессионализм Турчина, уважение, которым он пользуется в полку, личная храбрость. В результате, все обвинения были отклонены, осталось лишь одно — “присутствие жены”. Тем не менее, по решению главы суда полковника Бьюела, Турчина от командования полком отстранили. Однако Турчина ждал сюрприз: в этом же месяце (а дело было в августе 1862 года) президент Линкольн, по достоинству оценив военные операции полковника Турчина, подписал приказ о присвоении ему звания бригадного генерала и в обоих своих следующих крупных сражениях, под Чикмовгой и Чаттанугой, Турчин вел свою бригаду уже в этом новом звании.
В 1864 году, когда победа северян была уже очевидна, бригадный генерал Турчин ушел в отставку: ухудшилось здоровье, сказался солнечный удар, перенесенный в жаркой Алабаме.
При возвращении домой Турчина на вокзале встречали толпы чикагцев, радостно приветствуя своего героя. Подлечившись и отдохнув, он стал работать в патентном бюро, но вскоре последовал еще один жизненный поворот.
Зная его справедливость и видя в нем заступника, к генералу в отставке обратилась группа чикагских поляков, прося о помощи в покупке недорогой земли для организации там своей колонии. По ходатайству Турчина у железнодорожной компании, где его знали, такой участок нашелся, и, загоревшись давними идеями молодости, он переехал туда и помогал создавать городок-колонию с польским названием Радом. А мадам Турчин даже организовала там небольшую медицинскую школу для девушек. Утопического “города Солнца” из колонии не получилось, но, все же, несколько сот польских (и не польских) бедняков там устроились и работали.
Турчины жили на небольшую военную пенсию, он продолжал писать статьи в научные журналы и издал книгу с анализом сражения под Чикмовгой. Изредка в домашних разговорах выплывали разные военные истории, — например, о ночном бое возле Ватачи: отряд южан еще мог сопротивляться, но, заслышав топот копыт и думая, что это приближается свежий кавалерийский полк, — отступил. А то были тягловые артиллерийские мулы! Потом квартирмейстер всерьез предлагал “присвоить этим мулам звание лошадей”, — и, усмехнувшись, Турчин добавил: “лошадям полагалось больше фуража”. Он собирался написать еще три книги — о битве под Чаттанугой, о своем опыте на Гражданской войне, и еще — воспоминания о России. О книгах даже было объявлено в издательстве “Фергус”, но дела в Радоме не оставляли ему на это времени.
На отдыхе он рисовал, или играл на скрипке. Своих детей у Турчиных не было, но они подружились с соседским семейством — выходцами из Литвы по фамилии Матлавиш, у которых рос мальчик Джон и привязались к нему. Матлавишам они оставили в наследство свой дом (а Джону — одну из принадлежавших им старинных скрипок).
Джон Базил Турчин умер в 1901 г. и был с воинскими почестями похоронен в городке Анна. Насколько мне известно, в бывшем Советском Союзе ни на школьных уроках, ни в институтских лекциях гуманитарных факультетов Турчин не упоминался. Лишь здесь довелось мне узнать, что в 1976 году в Москве вышла книга А. Борщаговского под нелепым названием “Где поселится кузнец”. Это оказался скучноватый и, к тому же, политизированный исторический роман, который никак нельзя считать биографией реального Турчина. Но спасибо, что хоть так он был помянут на родине...
Иван Васильевич завещал свой личный архив сжечь, что жена, пережившая его на три года, и сделала. Может, он считал, что его вольнодумная переписка кому-то из адресатов повредит — или это был просто результатом его болезни последних лет? Кто знает...
В хранилище Чикагского исторического общества одна его фотография, сделанная в 1867 году, все же нашлась. Мне вынесли ее (и дали нитяные белые перчатки, чтобы случайно не повредить). Спокойные и ясные глаза, широкий лоб, борода — по обычаю того времени. На меня с фотографии глядел русский интеллигент, который хотел бороться за справедливость и свободу и осуществил свою мечту в Америке.
Добавить комментарий