В семье обычно старшее поколение старается сберечь традиции, но вот в нашей этим занята дочь. Она же, впрочем, их и создаёт, а если мы с мужем пытаемся уклониться, устыжает: традиция ведь!
По традиции действительно многолетней летний отпуск, приуроченный ко дню дочкиного рождения 30 июня, мы проводим вместе. Прежде возили её куда считали нужным, теперь она выбирает маршрут, страну, со свойственной ей методичностью собирая информацию в интернете и обзаведясь путеводителями, которые в нашей домашней библиотеке занимают уже несколько полок. Главный довод дочери, почему выбирается именно это место: я там еще не была. И чем путь к цели дольше, чем слаще. В Бразилии, Аргентине, Перу, Боливии путешествовала, слава Богу, без нас в зимние свои отпуска. Нам же предназначены летние развлечения, но отнюдь не ограниченные пляжным времяпрепровождением. Бес чрезмерной, на мой взгляд, любознательности владеет дочерью с малолетства, а, повзрослев, стала еще больше с этим бесом дружна.
Название — Гваделупа — мы от неё услышали перед Новым годом, но до лета было пока далеко, и во мне теплилась надежда, что дочь может и передумать, удовлетвориться мексиканским побережьем, где мы под её трубный клич облазили знаменитые пирамиды, на самый верх под палящим зноем карабкаясь. Но оставались ведь там и другие исторические объекты, на дочкину камеру еще не заснятые.
Скидок на возраст дочь не принимает. В Коста-Рике мужу пришлось летать над джунглями, присупоненным к тросу, и ливень тропический, разумеется, не помеха. Меня пощадили, ожидала в гостиничном номере, обмирая от ужаса, что трос оборвётся. Когда вернулись промокшие до нитки, я, глянув на их очумело-счастливые лица, заорала, что подобного испытания — имея в виду себя — не допущу больше никогда. Ага!
Про Гваделупу — а где это? — предпочитала не думать, хотя дочь с профессиональной вкрадчивостью опытного турагента настойчиво покушалась на моё тщательно лелеемое невежество, пока я не уяснила: расплаты летней не избежать.
Гваделупа оказалась островом в Карибском море, являющимся территорией Франции, где всё, несмотря на непосредственную близость к США, европейское: напряжение в электросети, измерение расстояний, товары и стоимость их не в долларах, а в евро. И все на том острове живущие и родившиеся, хотя в основном креолы, то бишь темнокожие, — французские граждане, члены Евросоюза.
Дочь почему-то сочла, что французский язык, на котором говорят в Гваделупе, для меня притягателен настолько, что сразу начну кидать шмотки в чемодан. Но я всё же поинтересовалась: а сколько туда лететь? "Да пустяки, — ответила дочь, для которой и Таиланд, куда она во время командировки в Индию на выходные смоталась, рядом — прилетите с папой ко мне в Нью-Йорк, а оттуда — рукой подать". Да-да...
Нам выпало десять перелетов, билеты покупались на мили и иначе бы пропали. Дешево, но уж очень сердито. Застряли в Чикаго — в Чикаго, по опыту, застревали всегда — но моя нервная взвинченность, даже при одном взлёте-посадке, атрофировалась от перспективы пережить, вынести их еще девять. За две недели. В полном отпаде, приближаясь уже к столице Пуэрто-Рико Сан Хуану, забыла даже заказать себе вино, хлебая как все кока-колу.
Выяснилось, что никто из нашего окружения тоже про эту самую Гваделупу ничего не знал. Самые продвинутые робко спрашивали: это в Центральной Америке? Это утешало...
c
А в Пуэрто-Рико мы до того бывали. Господи, где только ни бывали, чего только ни видали, не достаточно ли? Себе самой не могу поверить, что некогда вырисовывающаяся возможность посетить Непал по приглашению тамошнего посла СССР Камо Удумяна, с которым я познакомилась в Ереване, взвинтила меня настолько, что в ожидании, пока вопрос решится в инстанциях, чуть не впала в горячку, бредя воображаемой экзотикой. Экзотика — да, имелась. Мой спутник, глава нашей делегации из двух человек, Женя Сидоров, талантливый критик, потом министр культуры при Ельцине, потом представитель России в Юнеско, держал меня в ежовых рукавицах, упражняясь, верно, загодя перед карьерным взлётом. Наши паспорта, билеты, командировочные хранил у себя, воспринимая меня легкомысленной, ненадёжной и презирая за незнание английского, который сам тоже не знал, но полагал, что именно с функцией переводчицы меня ему и навязали.
Подоплёка раскрылась на банкете в нашу честь у посла. Супруги Удумян стали меня обнимать, целовать, расспрашивая об общих ереванских знакомцах, вот тут Сидоров запоздало сообразил, что не ему меня навязали, а мне его.
Я тоже предполагала другого в Непале спутника, Рима Парнова, писателя-фантаста, и на английском изъясняющегося, и сведущего в буддизме. Познакомилась с ним и с его женой Леной Кнорре в юные годы, а в Сокольниках, где наши семьи одновременно оказались соседями-новосёлами, еще плотнее сдружились. Но в писательском союзе кандидатуру Парнова отстранили, чем я была очень разочарована. Сидоров же, считая меня, конечно, блатной из-за отца, удивился, что отцовские связи тут, оказалось, не причём, сработали мои собственные.
Как-то Удумян накормил нас с Женей долмой домашнего изготовления и, провожая, всучил мне в руки литровую бутылку джина, которую я, нескладёха, у белого "Мерседеса", что он за нами присылал, обронила: и — вдребезги. Камо улыбнулся: мол, не беда. Я так тоже считала, но — увидела выражение лица Сидорова, выражаясь мягко, посуровевшее. Представила, что если бы рядом со мной оказался Парнов, наверняка лишь усмехнулся бы в свои пышные усы. А Сидоров за весь путь до гостиницы не проронил ни слова.
Соблюдая субординацию, звонила ему в номер, испрашивая разрешение отлучиться. Он рявкал: да куда угодно, только отстань! Достопримечательности Катманду, столицы Непала, после длительной изоляции пока не затоптанной туристами, оставляли его полностью равнодушным. А я чумела при виде буддистских ступ, монахов, задрапированных в оранжевые саронги, с позвякивающими в их руках колокольчиками, от запахов благовоний из лавчонок — и готова была в этой ожившей сказке слоняться с утра до вечера. И хорошо, что одна.
Счастливая, упархивала из отеля, бродя по узким, грязным уличкам, заходя в храмы с изумительной резьбой по дереву. В соседней Индии ничего подобного не осталось: порушено, разграблено, сожжено. А в Непале храмы сохранились со Средневековья, благодаря муссонному климату и неприступности для вражеских вторжений Гималаев.
Упивалась красочными процессиями, местными обычаями, традициями, выплеснутыми на тесные улочки, а что дочери еще трёх лет не исполнилось, муж её пасёт, не слишком доверяя глуховато-подслеповатой няньке, растаяло, каюсь, где-то в отдалённости.
Теперь — застрели: на кой мне Непал! Между тем упоение, тогда пережитое, застряло где-то в подкорке. Встречая в музеях буддистские танки1, не только умею отличить их по периодам — чем древнее, тем лапидарнее краски, строже фигурное построение, нет излишества, пышности поздних изделий, — но и сюжетно просвещена...
Молодость — огонь всепожирающий, алчный, беспощадный, но то, что остаётся на её пепелище, превращается потом в золотые слитки, сбереженные, отшлифованные памятью. Там, в Катманду, забрела однажды на праздник жертвоприношения, откуда в панике сбежала: в грудах цветов лежали отрезанные собачьи головы. Столкнулась как-то с прокажённым, который просил милостыню и поднес к моему лицу чудовищно распухшую пятерню, для пущего устрашения выкрашенную ярко-синей краской. Но я не испугалась, мне перед бедолагой неловко сделалось, что нечего ему дать, и не объяснишь, что я тоже, в сущности, здесь нищая: командировочные у Жени — главы делегации.
По непальским культурным, религиозным традициям эротические изображения вовсе не считаются предосудительными, наоборот, культовыми, и на фасадах древних храмов любовные сцены воплощены подробно, изощрённо, что я по близорукости не углядела. В одиноких по городу шляниях вбирала целостно образ затерянной в Гималаях страны и осознание, что вижу всё это не только в первый, но и наверняка в последний раз. Опьяняло как гипнозом воздействующее зелье...
А вот, как я узнала, что служащие советского посольства предпочитали с местной экзотикой вообще не соприкасаться. Оказывается, для их дипломатической карьеры Непал относился к ряду мест, где следовало зажмурившись отсидеть, дожидаясь, как награды за испытания, назначения более престижного. В посольской лавке покупали консервы, тушенку, шпроты, копя чеки2 на приобретение "Жигулей" или "Волги". Мой экстаз-восхищение тамошними чудесами выслушивали недоверчиво. Жена первого секретаря (дама, по моим тогдашним понятиям пожилая, за сорок, — вся унизанная бирюзой, старинной, с серебром выделки — я лишь облизнулась) меня укорила: неужели не понимаете, что мы тут как заложники с дикарями, ждём-не дождемся отсюда отбыть и навсегда это место забыть.
Женя Сидоров, видимо, настроения такие разделял. Уповал на Индию, где нам предстояла неделя, и в Дели маячило хоть чем-то поживиться. А нищий Непал — ну никакой не соблазн, совсем нечего брать. В лавках — тряпки с поддельными этикетками, колониальный, для голытьбы, товар. Скривился и больше — ни ногой. Мой энтузиазм откровенно презирал, восторги считая придурошностью.
Вспоминая себя, тогдашнюю, должна признать, что, пожалуй, он в чём-то был прав. В гардеробе, на всё про всё, у меня имелся вельветовый чёрный пиджак, купленный мужем в "Березке" на чеки за синхронные переводы. (И в семидесятых ниши для левых приработков возникали.) А так же бежевая юбка из магазина "Власта" — подружка, отстояв длиннющую очередь, мне её скинула: размером я не интересовалась. Но в аэропорту Шереметьево Сидоровы, муж и жена, меня, принаряженную, так оглядели, что во мне сомнения зародились: не соответствую, что ли, их уровню, понятиям о престиже?
К тому же при пересадке в Дели на рейс, следующий в Катманду, обнаружилось, что подол моей юбки отпоролся, обвис. Женя спросил: "Что, отец тебе ничего из заграницы не привозит?" Не-ет. Привозил маме, потом младшей сестре, а я ведь замужем, отрезанный ломоть. Хотя имелось два пошитых в ателье, из крепдешина, ударных, полагала, платья. Женя отреагировал на них, не церемонясь: ну ты и чучело!
Несколько, но ненамного, мнение его обо мне переменилось, когда нас пригласил в гости на свою виллу поляк-дипломат, собравший уникальные бронзовые изделия средневекового Непала. Завороженная его сокровищами, я просто онемела.
По опыту, когда ничего не произношу, никак себя словесно не выражаю, нравлюсь мужскому полу. Но вот долго, увы, в состоянии немоты продержаться не могу. Прорывает, и вся романтика исчезает. Поляк слушал-слушал, и терпение его лопнуло: а ну-ка, вставай, давай танцевать!
Моё из советского ателье платье его не смущало. Как и то, что на ноги ему методично наступала. Женя бдел, утешаясь изрядно напитками из бара поляка. А потом мы отправились в казино, для советских граждан запретное. Фишка сохранилась, на которую я ставила, а выигрывал поляк, сказав: "Ты удачлива, но не сама, а принося удачу тем, кто с тобой рядом".
Потом узнала, что в Польше открыт им основанный музей: драгоценную коллекцию передал туда безвозмездно. А нам с Женей показался прохвостом, скупающим ради выгоды, наживы национальное достояние непальского народа. Женя еще выказал подозрение, что дипломатический его статус — прикрытие шпионской деятельности. Но кто мы были-то тогда? Типичные совки. В ответ на гостеприимство и щедрость — оскал подзаборных шавок. Поляк, хотя и вроде собрат по соцлагерю, вызывал неприятие за чуть большую свободу, по нашим меркам — криминальную.
Но именно после визита к поляку удалось, наконец, Женю уговорить разделить со мной то, что меня в Катманду воодушевляло.
Взобравшись на самый верх по ступеням храма, крикнула ему, оставшемуся внизу: "Смотри, какая красота!" Он: "За что ты держишься, совсем обалдела?" Не поняла, о чём он? Огляделась: Ой! На деревянном барельефе из этих самых эротических сцен нашла себе, дура, точку опоры — изукрашенный резьбой, внушительного размера фаллос. Женя: "Спускайся сейчас же, не позорь себя и меня!"
Рачительная жена Сидорова, Вера Индурская, дочка редактора "Вечёрки", чемодан мужа заботливо набила копчёной колбасой и водкой, наказав привести ей шубу из, как сейчас помню, мормута. По её расчётам, провизией нас обеспечила, чтобы на сэкономленные командировочные шуба у неё имелась.
В гостинице нам был положен завтрак, и Женя шептал: клади в сумку тосты, но чтобы незаметно. А я по неловкости — заметно. Следовало продержаться до вечера, в надежде, что посол Удумян либо сам нас на ужин пригласит, либо сбагрит кому-то из подчинённых. Если нет — хана. Женя щедро наливал мне стакан, а колбасу выдавал экономно. Руководил и по этой части. Между тем оплошал он, а не я...
Нас пригласили непальские писатели (под этим соусом и командировку нашу обосновали), впрочем, занимающиеся в свободное от основной работы время кто чем: кто в лавке торговал, кто имел ресторан, кто еще где-то сколачивал на прокормление трудовую копейку. И вот мы с Женей прибыли в домик с такой низкой притолокой — непальцы малорослы — что Женя, сходу, да еще после принятия в гостиничном номере стакана, врезался лбом так, что, мне показалось, полностью отключился. Но отошёл и даже рискнул попробовать снедь, непонятно из чего изготовленную, которую наши гостеприимные хозяева доставали из огромного резного сундука.
Утром проснулась от яростного стука в дверь: Женя на пороге. О, ужас: забыл где-то свою сумку, в которой — ну всё! Я, сволочь, развеселилась: неужели всё, и Верина шуба?
От того, как потемнело его лицо, сообразила: в таком состоянии способен меня и зашибить. Хотя пустяк, по сравнению с тем, что с ним сделает Вера по возвращении без шубы. Говорю, успокаивая: давай в посольство позвоним, вдруг нашли?
Годовой доход в Непале на человека тогда был 90 долларов, но сидоровская сумка уже лежала в посольстве у дежурного со всем содержимым. Не позарились: кто-то принёс из местных и ушёл. Сидоров так ликовал, точно сумма наших командировочных за время их исчезновения удвоилась, и теперь он сможет купить не одну шубу Вере, а две.
В расслабленности невероятной удачей, отстегнул, наконец, мне причитающиеся командировочные. Я две вещи приобрела, ухлопав разом сбережения. Серебряный, в виде дракона, браслет — тяжелый, не ношу, но любуюсь, достав из шкатулки. А еще бронзовую фигурку Будды в позе лотоса.
Их в лавке было две, у одного колено, Женя заметил, оказалось с изъяном. Но так огорчился, что я первая ухватила добротную, и так стало явным, что Верино осуждение — взял бракованную, куда глядел! — омрачит ему всю поездку, что уступила ему Будду не покалеченного. А мой, хромой, со временем обрёл еще большую, реликтовую, ценность, закреплённую в моей молодой — неужели? — когда-то беспечности, весёлой нетребовательности, легкомысленной небрежности к качеству товара. И теперь такая же: нравится, беру не раздумывая. В этом смысле не изменилась. Но вот молодость, лихая, бесшабашная, меня уже не сопровождает. И привет, никаких сожалений. Прожито — спасибо. Неожиданностей, приключений теперь сторонюсь. Только судьба почему-то не интересуется, что мне хотелось бы, а что нет. Волочит, неведомо куда и зачем, а что сопротивляюсь, значения не имеет.
* * *
И в Пуэрто-Рико случился эпизод, мимолётный, но оставивший неприятный осадок. Мы там поселились не в замкнутом, охраняемом от местных резорте, а в отельчике у самого океана, с длинным, без перегородок, пляжем. Вечерами на этом пляже гуляли. Волны к ногам накатывают, звёздное небо. Блаженство. Я, что во мне тоже неистребимо, эмоции собственные словесно оформляю и вслух, громогласно выражаю. Вдруг — дочкин вопль, и мужа, в том же регистре. В чём дело?
Дошло, когда ощутила на горле лезвие ножа...
Читайте полную версию статьи в бумажном варианте журнала. Информация о подписке в разделе Подписка
1Танка (также Thangka, Tangka, Thanka, Tanka) — буддистская икона, перед которой медитируют, совершают религиозные обряды и ритуалы. Традиция создания танка развивалась полтора тысячелетия и совершенствовалась одновременно с тем, как расширялось и трансформировалось учение Будды. "Танка" — тибетское слово, которое состоит из двух смысловых частей. "Тан" — означает "простор, пространство". "Ка" — может быть переведено как "заполнение пространства". Таким образом, создание танка — это наполнение пространства сутью.
2 Чеки Внешпосылторга выдавались в качестве зарплаты работающим за рубежом, или как гонорары за работу для заграницы вместо валюты. Ими можно было воспользоваться в валютных магазинах "Березка" в СССР с 1964 до 1988 годa.
Добавить комментарий