1
Осенью 2023 года мы с мужем оправились в круиз на Карибы. Громадный лайнер рассекал вздыбившие волны, хотя почти не качало. Свободного времени навалом, еды хоть отбавляй, развлечений кот наплакал. От нечего делать предалась воспоминаниям и всплыли выцветшие кадры черно-белой киноленты.
В конце семидесятых в совке поговаривали: мы делаем вид, что работаем, а государство, что платит. Во время развитого социализма, испытывая товарный голод, жили скудно, но не жаловались, полагая: а как может быть иначе. Нам сумели внушить идею, что надо строить коммунизм, а не заниматься своими материальными благами, как презираемые мещане.
В бюро режимного предприятия, где я работала обычным 120-рублевым инженером, вместе со мной трудились в основном женщины. Каждой осенью начальство составляло расписание отпусков на следующий год. Все жаждали тепла и солнца. Боссы нас убеждали, что лето длится с апреля по октябрь. Мне достался «летний» отпуск в октябре. Прямо как в анекдоте:
Приходит комиссия с проверкой в детский дом и спрашивает у ребёнка, чтобы выяснить его уровень:
— Как тебя зовут мальчик? Отвечает: «Ваня»
— Хорошо. А какая сейчас пора года? — Лето.
— Ну, посмотри в окно, какая сейчас пора? — Лето.
— Ну, посмотри внимательно, какое сейчас лето? Снег лежит, холодно! Какая сейчас пора года?
— А вот такое хреновое лето.
Я не представляла, куда податься дождливой и мрачной осенью. Когда профсоюз выделил мне льготную путевку «Речной круиз по Волге» за полцены, я со вздохом приобрела. Раздумывать нечего. «И я лечу туда, где принимают», — как пел Высоцкий.
Мой круиз начинался в Москве с Речного вокзала. Прибыв в порт, я с трудом разыскала неказистый пароходик, слегка разочарованная его неприглядностью. Но быстро утешилась. Не страшно. Любой, даже самый захудалый, кораблик повезет меня в неведомые доколе, интересные места.
2
Плывя по Волге, можно увидеть сразу несколько разных городов: Ульяновск, Горький, Гусь-Хрустальный, Волгоград, а перед самой дельтой — Астрахань.
Понятия не имея о шлюзах, я впервые с изумлением наблюдала, как их использовали на канале Москва – Волга с различными уровнями воды для перехода судов из одной камеры в другую. Шлюзы открывают и закрывают, чтобы пароходы проплывали через них.
Вскоре наше суденышко уже достигло Волги и причалило к пристани. Туристов, высадившихся с парохода, экскурсовод повела на крутой берег реки и начала увлекательный рассказ:
— Мы находимся именно в том месте, где известный художник Исаак Левитан написал бессмертное полотно «Вечер. Золотой Плёс».
— Полюбуйтесь, — обратилась к нам гид, показывая репродукцию, которую она захватила для показа. — Пейзаж изображает вечерний вид с Петропавловской горы на город Плёс и Волгу.
Левитан родился в 1860 году, а умер в 1900, прожив всего 40 лет, отмеренных ему судьбой.
В 1889 году, за год до смерти, Левитан создал шедевр «Вечер. Золотой Плёс».
3
Перед нами расстилается река, уже укрытая вечерним маревом. На переднем плане — тишь и благодать. Вдалеке, под горой, разбросаны несколько домиков и часовенка. Густой туман, подсвеченный угасающим солнцем, клубится и поднимается вверх, создавая иллюзию того, будто Волга горит золотом.
Но особо притягивает своим мягким сиянием молочного и палевого цвета небо: оно кажется бесконечным, поскольку местами сливается с туманом. Художник гениально передает переходы оттенков освещения — от розоватых к желто-золотистым тонам. Поэтому и рождается впечатление разлитого на полотне золота, давшего название творению — «Вечер. Золотой Плес», прославившего волжский городок на века. Маленький тихий Плес виделся художнику уютным и теплым.
Медленно текущая Волга, величаво несущая воды, скупое тепло, застывший свежий воздух и лазурное небо вызвали у меня состояние умиротворения и спокойствия, и в душе зарождалось тихая радость.
Ощутив сзади на себе чей-то любопытный взгляд, я оглянулась и увидала юношу, стоящего позади меня.
— Меня зовут Илья, — представился привлекательный незнакомец семитского вида. Я усмехнулась и подумала: «Стоит ли знакомиться, если тебе тридцатник и силы иссякли на всякое такое?»
— Чувства просыпаются, — убеждала я себя.
Так началось моё увлечение и возник мимолетный роман.
Все в Илье импонировало: душа нараспашку, радушие, игра на гитаре и бардовские песни. Вокруг него тут же образовался молодежный костяк. Илья устраивал в своей крохотной каюте сборища под гитару, где вечерами, собирались гости, подпевая гитаристу и объедаясь медовыми узбекскими дынями, которые он приволок из Ташкента. Меня приворожила его щедрость, желание тащить в поездку тяжеленные дыни, вино и кучу всяческого провианта.
4
Хотя я к этому времени уже освободилась от наивности, оставив за плечами рассыпавшийся брак и несколько провальных любовных историй, и не относилась к бабкам, смотрящим порно и вопрошающим, чем все закончится: «Женятся или не женятся?»
Вовсе не рассчитывая на стабильность наших отношений, я не ожидала, что буквально через несколько дней юноша меня оставит и переключится на другую избранницу. Увлечение Ильи промчалось так быстро, что я и охнуть не успела. Конечно, я огорчилась, но юношу не осуждала.
Я — придурок. На что я надеялась, что восточный мужчина 23-х лет, оставивший дома жену 16-и лет, втюрится, по общепринятым понятиям, в женщину бальзаковского возраста? Я ему нужна как зайцу стоп-сигнал. Я расстроилась, храня разочарование, запрятанное где-то глубоко внутри, хотя, конечно, сильнее страдало самолюбие.
Такова сермяжная правда! Нить оказалась тонкой, почти невидимой, и легко порвалась. Хорошо, что чувство не успело разрастись и я успела вырвать его с корнем.
Только многочисленные выходы на сушу скрашивали плаванье по осенней Волге. Наша посудина причалила к берегу. Голубого цвета небо казалось бесконечным, поддерживая гармоничное ощущение бескрайнего простора. Не очень увлекательно, но мне никогда не приходилось бывать в степи и предстоящее зрелище интриговало. Казалось бы, что может быть примечательным в невообразимом пространстве? Это ни густой лес, ни бегущая река, а всего лишь необъятная равнина.
От нечего делать и без особого выбора я сблизилась с девушкой Валентиной. Серая мышка, без особых примет, с такой неприметной внешностью, что ей впору служить в разведке. Разговаривать было не о чем. Мы сошли на берег и брели, наслаждаясь безмолвием и горьким ароматом, то ли ковыля, то ли каких-то степных засохших трав, поскольку степь не славится особым разнообразием растений. Широта, представшая взору, притягивала и вызвала состояние нирваны. Безмятежно и умиротворяюще. Наслаждаясь необычной прогулкой, мы настолько расслабились, что забыли о скоротекущем времени, которого нам выделили всего два часа. Опомнились: «Пора возвращаться, но в каком направлении?» Наше судёнышко, да и сама Волга, исчезли из вида. Куда ни глянь, все кругом одно и то же: сухая земля, лазурное небо и однородный растительный покров. Обуял животный страх и хотелось спеть:
«Вижу, смерть меня здесь, в степи, сразит, – Не попомни, друг,
Злых моих обид».
Из сказок я знала, что люди могут заблудиться в дремучем лесу, а бескрайная равнина опасений не вызывала. В ту минуту мне с ужасом представилось, что о нас забудут, пароходик отчалит, а мы навсегда останемся в необозримо простирающейся глади.
Поддавшись панике, мы не знали, куда бежать и что делать. Не имея понятия, в каком направлении двигаться, мы шагали туда, куда глаза глядят. Где-то через час неопределённого блуждания, нам померещилось вдали на горизонте нечто, напоминающее пароход. Ура! Спаслись!
5
Город Гусь-Хрустальный, где мы побывали в музее крупного завода, славился производством художественного стекла и хрусталя.
В совке в эпоху развитого социализма и товарного голода людей изобилием не баловали. Мы считали хрусталь признаком хорошего вкуса и особого шика. Почти каждая семья старалась приобрести хоть какие-нибудь хрустальные штучки, доставая их с боем, в бесконечных очередях, а иногда по блату или втридорога, выставляя сияющую добычу в серванте или в стенке. Хрусталь тускло поблескивал за стеклами, лишь по большим праздникам, украшая столы. Дорожа изделиями, мы боялись, что подвыпившие гости разобьют или испортят хрупкие и дорогие предметы.
Обычно из хрусталя делали вазы для цветов или фруктов, рюмки и фужеры, хотя самое популярное изделие, хранившееся почти в каждом доме, напоминало по форме ладью.
Попав в музей хрусталя, ошарашенная блеском и сиянием его экспонатов, обалдев от обилия, я соблазнилась неподъёмными сувенирами без очереди и давки.
Круиз продолжался. Один город сменялся другим. Я ворошу свою память, как ворошат потухший костёр в надежде разыскать тлеющие угольки, чтобы разжечь огонь.
Ульяновск с посещением музея Ленина не впечатлил, и Волгоград с Мамаевым курганом изгладился из памяти.
Последний город на Нижней Волге – Астрахань. Астраханские полосатые арбузы – едва ли не лучшие в стране, продолговатой формы, своим видом напоминали гигантские яйца и радовали сладким вкусом, вполне соответствуя детскому стишку: «Ах, какой у нас арбуз — замечательный на вкус, даже нос и щеки все в арбузном соке!» Арбузы заполонили базары, рынки, улицы. Их привозили с бахчей и сгружали прямо на землю. Каждый пассажир притащил по спелому арбузу, и на пароходе распространился едва уловимый аромат.
6
«Позолоти ручку!» — так обращались цыгане практически ко всем встречным, никому не давая проходу, а Рыбный рынок для них — «рыбное место».
Как только мы появились на рынке, нас тут же окружила толпа цыган с детьми, которые навязывали гостям города главный «сувенир» Астрахани — вяленую рыбу-воблу.
В конце 70-х годов прошлого ХХ века цыгане не спешили менять привычный образ жизни, не желая селиться в многоэтажках. Испокон века ведя обособленный образ жизни, они предпочитали жить на окраинах в одноэтажных домишках.
В Астрахани кочевой народ проживал в небольших слободках в отдельных домах — фактически бывших «таборах», сохраняя своеобразный цыганский быт. Меня и Валентину цыгане на базаре уговорили поехать в такой забытый богом район, чтобы купить всамделишную воблу дешевле и повкуснее.
Таксист привез нас с Валентиной в богом забытое место, чуть ли не за чертой города. Машину обступила любопытная ребятня, и цыганята ухитрились стырить у напарницы из сумочки пачку сигарет и зажигалку. Но, слава богу, мы набрали вяленой рыбки, а затем водитель отвез нас на почту, откуда мы отослали посылки домой. Посылки благополучно пришли, и уже дома я, большая любительница вяленой рыбки, насладилась добычей.
Мне вспомнился давнишний эпизод. Однажды, купив плацкартный билет, я отправилась в Западную Украину. Войдя в вагон, увидала, что на нижней полке и вокруг неё расположился цыганский табор со своим скарбом: мешками и вещами, завернутыми в грязные одеяла, издающими мерзкий запах. На моем месте сидела, по-моему, глава семейства, толстая цыганка в цветастом одеянии с младенцем на коленях, которому мамаша запихнула в рот потухшую сигарету, он ее, причмокивая, сосал.
— Вы сидите на моем месте, — робко произнесла я, тыкая купленным билетом.
— На кладбище твое место, — отрезала баба, не пошелохнувшись и добавила, — иди на х@й.
Я привела проводницу, которая тоже не смогла сдвинуть цыган с моего законного места, и кондукторше с напарницей пришлось отвести меня в другой вагон.
Астрахань осталась позади. Пароход отчалил, мы уплыли и со временем прибыли в конечный пункт, Москву.
Взяв тяжелый чемодан с хрустальными сувенирами, я отволокла его к брату, а сама отправилась прошвырнуться по столице. (Тогда чемоданов на колесиках ещё не существовало.)
Где-то через час носом к носу в метро я столкнулась с Ильёй и от удивления остолбенела. Зато Илья совсем не удивился:
— Ты подкарауливала меня?
7
— Бог с тобой, Илья. Что ты такое городишь? Это физически невозможно. Просто совпадение.
— Хорошо. Скажи, сколько людей живет в Москве вместе с приезжими? — Не знаю, несколько миллионов.
— А теперь приблизительно посчитай, какая вероятность случайной встречи двух людей.
— Очень маленькая, — вынуждена была признать я.
— То-то же. Я не верю в такие чудеса. Ты следила за мной.
Убедить Илью, что встреча случайная, оказалось невозможно. Как ни странно, но дурацкое заблуждение, будто я следила за ним, убедило Илью, что я на него даже очень запала, и это его так тронуло, что даже разбудило какое-то теплое чувство ко мне.
Оставшееся время мы шлялись по городу, перехватывали в забегаловках, а к вечеру я проводила его до метро «Аэропорт» и он улетел в Ташкент.
Мы простились с Ильёй, традиционно обменявшись на прощание адресами. Илья даже дал свой номер телефона в Ташкенте, а вот у меня телефона не было. Я подумала: «Зачем это нужно? Вряд ли это когда-нибудь понадобится».
Прошло 5 лет
Как писал наш великий классик Пушкин: «Охота к перемене мест (Весьма мучительное свойство, Немногих добровольный крест)».
О поездках за границу я даже мечтать не смела. Мало того, что мы жили за железным занавесом, к тому же я работала на режимном предприятии, где строго -настрого запрещалось иметь родственников за границей, плюс ко всему являлась «инвалидом 5 группы», что означало, что поездки мне не светили даже в соцстраны, как произносил Брежнев: «Сосиски сраные».
Я могла путешествовать только в СССР. В очередной отпуск, я отправилась в Баку.
Когда я туда вечером прилетела, город меня встретил сумасшедшим ветром, почти ураганным. Доброжелатели предупреждали меня: «Только не бери частника», но, когда ко мне подбежал злодейского вида проходимец с бородой, устоять против его напора и сбивающего с ног ветра не было сил. Ситуация ухудшалась с каждой минутой.
Злодей открыл мне дверь машины и предложил сесть. Я чуть не обмерла от страха. В салоне, не считая меня, сидело еще трое бородатых мужланов бандитского вида, вместе с шофёром — четверо. Отступать оказалось поздно, и я уселась сзади между двух подозрительных амбалов, сжавших меня с обеих сторон, и машина помчала. Я дрожала от страха, боясь даже шелохнуться. Слава богу, угрожающего вида попутчики по дороге высадились, и я осталась одна. Шофёр привёз меня к гостинице «Баку». Я приготовила трешку и на всякий случай спросила: «Сколько я вам должна?»
Водитель назвал цену, как за билет на самолет из Харькова до Баку.
— Это баснословно дорого, — взмолилась я, сжимая в руке трешку.
8
— Здесь такая такса за проезд из аэропорта до гостиницы, — заорал взбешенный водила.
— Это нереально столько заплатить, — расстроилась я.
— У кого хочешь спроси и убедишься, — клялся он, останавливая мимо идущего прохожего.
Мужчина, похожий на азербайджанца, стал задавать уточняющие вопросы:
—Ты встретил девушку в аэропорту? — Ну да.
—То есть это гостья нашего города? — Вроде да.
Я замерла, с ужасом ожидая своего приговора. — Бесплатно должен везти.
Разъярённый водила выхватил, зажатую у меня в кулаке трешку, и был таков. Вот такие непохожие люди живут в Баку.
На своем пути я встречала всяких людей: тех, кто повлияют на твою жизнь, тех, кто равнодушно пройдут мимо и тех, кто её украсят.
В октябре начала 80-х мне досталась путевка: «Путешествие по столицам республик Средней Азии: Фрунзе, Алма-Аты и Ташкента».
Больше всего меня занимала столица Киргизии Фрунзе (Бишкек). Когда-то давно, ещё до войны, во Фрунзе находились ремонтно-механические мастерские. Именно туда в октябре 1941-го во время ВОВ эвакуировали Первомайский завод. Туда же во Фрунзе вместе с предприятием из Бердянска эвакуировались мои родители. Папа, у которого была броня, работал начальником деревообрабатывающего цеха, где во время войны изготавливали деревянные ящики для патронов.
Там, во Фрунзе, после войны я родилась. Я совсем не помню этот город, потому что семья перебралась в Харьков, когда мне стукнуло всего 4 года.
Найти дом, или даже район, недалеко от Первомайского завода, где мы жили и работали мои родители, не получилось. На месте старых районов уже возвышались новые постройки.
9
В конце 1940-х годов в Средней Азии произошло несколько крупных землетрясений. Мне 2-летней запомнилось, как раскачивалась коляска, в которой я спала. А может, мне об этом рассказывали?
А еще в памяти задержались вырытые арыки вокруг дома с персиковым садом и деревянная разноцветная пирамидка. Одно из колечек, кажется, желтенькое, я уронила в канавку и, к мему огорчению, его тут же унесло течением.
Мою единственную тряпичную куклу Катю родной брат Алик забросил на крышу нашего дома. Мы уехали в Харьков, а кукла осталась. Испытанное горе от потери единственного сокровища осталось в моем сердце навсегда. Особенность памяти — почему-то ярче всего запоминается негатив.
Столица Алма-Ата выпала из моей памяти.
Алматы с казахского переводится как «Яблоневый», в то время как Алма-Ата — это набор казахских слов, в переводе значащих «яблоко» (алма) и «дед» (ата), — сообщила в автобусе экскурсовод, привезя нас на рынок, где мы накупили невкусных твёрдых яблок, даже не сравнимых с теми, что растут в Украине.
Ташкент — столица Узбекистана - последний пункт моего путешествия в Средней Азии.
Хотя Узбекистан в 80-х годах ещё не являлся ярко выраженным мусульманским, но все-таки, сняв обувь, мы просто из любопытства посетили крохотную мечеть.
Встретившая нам девушка из России, которая вышла замуж за узбека, хвасталась:
— Я не подчиняюсь своей свекрови, — заявив ей, — вы за меня калым не платили и не можете мною помыкать.
В середине 60-х годов 20 века в Ташкенте произошло сильное землетрясение. Дома в центре получили сильные повреждения. Практически весь город был разрушен. За несколько лет столицу почти полностью восстановили, построив несколько новых микрорайонов. Короче говоря, Ташкент лишился своей уникальности и самобытности.
После нашей встречи с Ильёй пролетело 5 лет, я вовсе не была уверена, что сиюминутный возлюбленный ещё помнит обо мне, но все-таки решилась ему звякнуть. К моему неописуемому удивлению, Илья оказался мне рад и хотел со мной встретиться. Юноша примчал на свидание на своем Москвиче, что в 1981 году впечатляло. Илья в 28 лет выглядел возмужавшим и по-прежнему харизматичным. Он меня обнял и уточнил:
— Сознайся, тогда в Москве ты следила за мной?
Я была ошарашена, что наша случайная встреча в Москве не изгладилось из его памяти. Но почему-то мне не хотелось оспаривать это мнение, и я спросила:
— А как тебе удалось вырваться из дома на целый день?
— Очень просто. Я сочинил, что в Ташкент приехала одна пожилая женщина и попросила показать город. Мне, конечно, это не по душе, но отказаться неудобно.
Посещение Самарканда не входило в маршрут путевки, оставаясь неосуществимой мечтой. Я не сомневалась, что я вряд ли окажусь в Средней Азии когда-нибудь. «Сейчас или никогда». Илья отвезёт на вокзал и проводит до поезда, который отправляется в Самарканд.
10
Итак, вечером я села в поезд, провела ночь в пути, а утром прибыла в Самарканд и отправилась на знаменитую площадь Регистан.
Я была ошеломлена архитектурой старейшего медресе - духовного учебного заведения, возведённого учёным-астрономом Улугбеком, где-то в середине 15 века.
Медресе — прямоугольное сооружение, обращённое главным фасадом с роскошным входным порталом на площадь Регистан. Два других входа были также оформлены стрельчатыми арками, но меньшего размера. Мозаичные звёзды на его тимпане образовывали узор — символ звёздного неба, а пилоны были украшены мозаичными панно с геометрическими узорами. В углах здания располагались просторные аудитории. Квадратный двор был вымощен большими каменными плитами и обрамлён двумя этажами однокомнатных и двухкомнатных небольших келий.
Медресе Улугбека — старейшее учебное заведение Средней Азии. В его отделке использовали глазурованные кирпичи, мозаику, майолику и резной мрамор. Белые, синие, голубые и марганцево-чёрные изразцы с терракотовыми облицовочными кирпичиками создавали геометрические и растительные узоры. Ничего подобного я в своей жизни не встречала.
Целый день я шастала по знаменитой площади Регистан, любуясь медресе Улугбека — настоящим шедевром мусульманского зодчества.
Насытившись архитектурой медресе и побродив по Самарканду, я отправилась разыскивать оптику. У каждой женщины свои заморочки или, как говорят в народе, тараканы в голове. Моя самая главная заморочка — очки, которые по близорукости я носила с детства, ужасно смущаясь тогда этим фактом. В юности мне казалось, что в очках я напоминаю старуху Шапокляк. Но в возрасте 35 лет я уже относилась к оправам с глубоким пиететом, считая их главным украшением лица и ставя их выше всяких драгоценных побрякушек, типа сережек, цепочек с кулонами, или даже модной одежды.
Войдя в оптику и подойдя к витрине, я испытала глубокое разочарование. Стоило отправляться за тридевять земель, чтобы увидеть убогие оправы, каких навалом в Харькове. Я уже развернулась, чтобы покинуть салон, как мой взгляд остановился на молодом человеке — просто ожившей копией Фаюмского портрета.
— Что вас интересует? — улыбнулся юный сотрудник оптики, где-то лет девятнадцати.
— Я ищу оправу для очков.
— Так вот их полно, — удивился продавец, указав на витрину.
— Поймите! Мне нужна классная оправа, а не дешёвый ширпотреб, — добавила я просто для поддержания разговора.
— Понятно, сейчас вернусь. Подберу, что-нибудь стоящее.
Минут через десять Елизар вернулся, неся из-под прилавка охапку совершенно потрясающих импортных оправ.
Я чувствовала себя Буридановым ослом, пытаясь, что-нибудь выбрать. Наконец, я остановила свой взгляд на двух:
— Эти беру. Сколько? — 60 рублей.
Это равнялось половине моей месячной зарплаты.
— Идёт, — я не колебалась ни секунды, протянув свой рецепт на линзы.
12
— Хорошо. Завтра я вставлю стёкла, и вы их заберёте.
— Мне нужно срочно. Я в Самарканде проездом и вечером уезжаю.
Мы договорились встретиться в 8 часов на вокзале. Он принесёт мне готовые очки с линзами, и я с ним рассчитаюсь.
За час до отхода поезда мы встретились. Я положила драгоценные очки в футлярах в сумку, не сомневаясь, что это самая удачная покупка в жизни. В таком радужном настроении мы с Елизаром прохаживались невдалеке от вокзала. Ни с того, ни сего Елизар стал меня уговаривать:
— Не уезжай! Выходи за меня замуж! — наверняка я показалась ему шикарной женщиной.
— Ну, и как ты себе это представляешь?
— Я обеспеченный человек. Тебе не надо будет работать. Я очень вкусно готовлю плов и тебя научу. Мы будем жить припеваючи.
— Это нереально, — покачала я головой. Елизар посадил меня в поезд, и я уехала в Ташкент.
Илья встретил меня утром на вокзале, и мы провели вместе целый день. Недаром говорят: счастливые часов не наблюдают. Наша встреча оказалось горячей и безмятежной. Когда опомнилась, стало ясно, что на самолёт я опоздаю, хотя Илья гнал «Москвич» только так. Когда мы примчали в аэропорт, самолёт еще не улетел, но регистрация пассажиров закончилась и свободных мест не осталось. На прощанье Илья одарил меня двумя неподъёмными узбекскими дынями, каждая весом в 8 килограммов, с которыми я замучилась. Во-первых, мне пришлось тащить тяжеленные дыни на регистрацию, во-вторых, заплатить за лишний вес багажа, а в-третьих, просидеть еще сутки в аэропорту, дожидаясь следующего рейса в Москву. Самое интересное, что я вкус и запах дынь органически не переношу.
Эпилог
Прилетев Москву, я с помощью носильщиков и такси доехала до своего брата и подарила ему одну дыню, а вторую дыню я приволокла в Харьков на день рождения мамы. Мама и брат съели “деликатесные” дыни с терпким медовым ароматом, словно таящими во рту, с удовольствием.
В 80-е годы Совок настиг книжный бум. Купить популярную книгу в магазине невозможно, а на балочке (книжном рынке), где продавали книги, они стоили баснословно. Например, я не смогла устоять, выложив за сборник стихов Пастернака 80 рублей, при зарплате 120 рублей.
Зная об этом, я попросила Илью прислать мне вторую книгу "К последнему морю” писателя Василия Яна из его трилогии "Нашествие монголов", которая издавалась в Ташкенте. Книгу я получила, но больше наши дороги не пересекались.
Судьба любимых очков, приобретённых в Самарканде, оказалась печальной.
В начале декабря я возвращалась домой около девяти вечера после неудачного рандеву. Выпив кофе, мы расстались, и я поехала домой на трамвае. На Москалёвке, на остановке
13
возле шестой поликлиники, я вышла. Неторопливо шла по пустому Колодезному переулку. Время — не очень позднее, около девяти вечера. Совсем не страшно. Падал лёгкий снежочек, который осветлял всё вокруг и делал мою ходьбу приятной. Меня окружали одноэтажные домишки с двух сторон переулка. Настоящая зимняя пастораль. Это впечатление усиливал опустевший дворик с разрушенным строением и мягкий, как вата на ёлке, снежок. Вдруг кто-то сзади схватил меня за плечи и потащил в глубину заброшенного двора. Испугавшись, я стала тщетно вырываться изо всех сил и заорала: «Спасите!» Одной рукой нападающий схватил меня за плечи, а другой зажал мне рот и нос так, что я почти потеряла сознание. Как только бандюга разжал ладонь, я опять завопила: «Помогите!!!»
Злодей опять принялся душить со словами: «Если опять закричишь, задушу!» Я не сомневалась. Поверьте, когда ты не можешь дышать, это парализует. Почувствовав себя кроликом, которого сдавливает удав, перестала сопротивляться. Тварюга затащил меня в уборную в глубине двора. Я носила золотые часики «Волга», которые папа подарил маме на годовщину, а мамины сослуживцы — золотой браслет. Грабитель пытался расстегнуть его, но не смог. Последовал приказ: «Сними сама, а то руку сломаю!» Дрожавшей рукой расстегнула браслет и отдала. «Снимай серёжки, а то уши порву!» Громила забрал все мои украшения, а после вытащил нож и приставил к груди. Я стояла замороженная в прямом и переносном смысле, с ужасом представляя, чем это всё закончится. В шоке я на него закричала: «Где мои очки?!» Он пошарил по земле и подал, разбитую на две части оправу с раздавленными стёклами. Я продолжала возмущаться: «Что ты наделал? Зачем разбил очки?!»
Он как самый галантный кавалер пробормотал: «Ну, извини, не хотел их ломать. Это случайно.»
Действительно так. Бандит всего лишь хотел меня ограбить. Он вернул моё любимое платьице в зеленую клеточку, покрутил в руках финскую шапку-ушанку из опоссума, которая ему не приглянулась, решив, что она искусственная, и отдал. Захватил кожаную сумочку с причиндалами, а зимнее пальто держал в руках:
— Я ухожу. Пальто брошу по дороге. Досчитаешь до десяти, затем можешь валить! — Ты что, спятил? Думаешь, что я буду бежать за тобой? Очень мне нужно!
Бандюга опять выдал:
— Ну, ладно, извиняюсь, — и драпанул.
Следаки оказались приветливыми, но профессионалами – не очень. Сейчас я понимаю, что могли вызвать собак, чтобы пойти по следу, что на оправе остались отпечатки пальцев правонарушителя.
Сыщики велели мне снять судебно-медицинскую экспертизу. Приехала туда, а там — длиннющая очередь ... Вышла медсестра, увидев, что по моему лицу текли черные от туши слезы, смешанные с кровью из царапин, оставленных громилой, когда он меня душил, приказала: «А тех, кого мужья побили, в отдельную очередь!»
Моего злодея так никогда и не поймали. Зато в отделении милиции Октябрьского района меня все знали и здоровались. К тому ж я туда часто приходила, так как была членом Добровольной народной дружины (ДНД). Мы патрулировали Октябрьский район и охраняли людей, и за два выхода нам давали один отгул. А был ли какой-нибудь прок от нашего дежурства?
Добавить комментарий